Не случайно на его ночном столике появились антисемитские издания. Антиеврейский бестселлер «Раса и нация» Хьюстона Стюарта Чемберлена был прокомментирован примерно так: «Это — истина, которая убеждает: она объективна и антисемитски нейтральна! Поэтому она так убедительна. Это ужасное еврейство». Он с жадностью проглатывает такие трактаты, как «Грех против крови», «Справочник по еврейским вопросам» или «Ложный бог». Все это — особенно отвратительные продукты «народнического» болота, которые нашли широкое распространение в баварской столице.
Исходя из нынешних критериев, можно утверждать, что деятельность всех тайных кружков «народнического» движения и их письменные творения шли вразрез со многими статьями уголовного кодекса. Однако в Веймарской республике противозаконные махинации, которые угрожали основам демократии, законом не преследовались.
В течение нескольких лет под знаком «народнического» движения сформировалось новое, зловещее мировоззрение Гиммлера. Теперь ответственными за мнимую «гибель» немецкого народа он считал евреев, большевиков, масонов и в значительной степени также католическую церковь. Это были те же козлы отпущения, которых несколько раньше сумел назвать пока не известный миру ефрейтор по фамилии Гитлер. Это была та же разновидность ненависти, которая опиралась не на разум, а на мерцающие огоньки в тумане иррационального. Но пока искуситель и палач не были друг с другом знакомы, Генрих Гиммлер не довольствовался тем, что определял противников. Он еще в студенческие годы детально занимался идеализированным миром, способным противостоять субъективно воспринимаемой беде. Поиски «освобождения» и «прозрения» были наиболее ходкими стереотипами в «народнической» молве. Гиммлеру помогло средневековье. «Германский герой», пока еще не познавший упадка Рима и ярма христианской церкви, — вот что было истинным откровением для грез близорукого студента-аграрника из Мюнхена. Причем, самой важной исходной точкой опоры для него являлась «Германия» Тацита, то есть любимый конек его отца-гуманиста.
Гиммлер благоговел перед «прекрасным видением того, какими гордыми, нравственно чистыми и благородными были наши предки». По вечерам, раздумывая, он записывал: «Вот такими мы должны стать снова». А то, что германская действительность за оборонительным валом древних римлян на самом деле, скорее, безрадостная, грубая и ужасно отсталая, ему, конечно, было неизвестно. Идеализированные германцы в записях Тацита должны были стать примером для изнеженной, как он считал, римской молодежи. Такое представление о древнегерманских племенах считалось тогда, особенно в немецких научных кругах, вполне правдоподобным.
