* * *
На свадьбе все перепились.
Федя напился пьян первый раз в жизни. Он смутно помнил Нелли всю белую, с шлейфом и букетом. Потом — кареты, церковь, шампанское.
Потом ужин, глупые речи. Невеселые бесконечные «ура» и «горько».
Потом — вокзал. Нелли в новом меховом пальто стоит у вагона и прикладывает к глазам платок.
Федя бросается к сестре. Он ее целует, целует, берет в руки ее голову, целует ее в глаза, в руки, потом всхлипывает и вместе с пьяным Бобой едет домой. Там он напивается окончательно.
XIV
Кто-то постучал в окно.
Потом еще раз — тихо, но властно. Федя в рубашке высунул голову во двор.
На дворе — лошадь, и за узду ее держит незнакомый человек.
— Кто там?
— Выходите.
В голосе властность.
Федя ненавидит властность. Ему хочется сказать грубость. Но он уже приучил себя: с такими говорить сухо, только самое нужное, и делать вид, как будто тебя это не трогает.
Он натянул штаны, накинул на плечи пальто и босой вышел на двор.
Человек с лошадью протянул ему бумажку без слова.
Федя без слова протянул руку.
Рука дрожала от холода. Так тепло было в постели!
Но когда он прочитал бумажку, рука задрожала еще сильнее.
— Война, барин.
Теперь уже никакой властности не было. Был человек, сбитый с толку, который хотел что-то сказать.
— С немцами.
Но Федя говорить не захотел.
— Сообщите в волостное правление, что я завтра выезжаю по месту призыва, в Петербург.
Но тот не уходил, не садился на лошадь. Ему хочется сказать что-то свое. Но он не умеет сказать. Он ждет, чтобы барин сказал что-то такое, чтобы стало все ясно.
Федя роется в карманах пальто, находит двугривенный и молча идет в дом.
* * *
Вот оно.
Феде стало казаться, что он давно уже ждал какой-то катастрофы для себя: слишком нелепа, бедна, темна была его жизнь, оторванная от какого-то потока. Это должно было кончиться. И вот оно кончилось.
Он уже не мог спать. Он зажег свечу, стал одеваться и укладывать чемодан. Но вещи валились из рук. К чему теперь фотографический аппарат и тома Гете, сонаты Бетховена?
И вдруг громадность того, что совершилось, охватила его с такой силой, что он громко застонал. Он старался, но не мог представить себе войну. Ему чудились обрубки человеческих тел, руки, ноги, головы, взлетающие на воздух с землей и песком. Это безумие. Таинственное безумие, которое сильнее мысли, сильнее любви, сильнее всего на свете.
Свеча горела тускло, пламя колыхалось, на стене он увидел свою тень. Так будет в землянке. Теперь все — безумие.
