— Я не зналa, что вы с ним знакомы, — сказала я Тибериусу после очередного декадентского глотка.
— Стокер представил нас. Жюльен организовал для меня ряд частных развлечений, — объяснил он.
Мне показалось, что он собирается сказать что-то еще, но его светлость затих, тень затуманила глаза.
— Тибериус? — я окликнула его тихо.
Его рот изогнулся в насмешливой улыбке.
— Ах, она хочет сыграть Флоренс Найтингейл[5], измерить температуру моей души и оценить состояние здоровья моего ума. Скажитe, медсестра, каков прогноз? Буду ли я жить? Каков ваш экспертный диагноз моей болезни.
— Разбитое сердце, — грустно сказалa я.
— Краткий и точный, — он допил свой фиолетовый ликер, деликатно чмокнув губами. — Я распознаю сено, свежее зеленое сено. А вы?
— Тибериус, — позвала я снова.
Он отложил свой бокал в сторону и глубоко вздохнул.
— Вероника, не просите меня сбросить маску, даже для вас.
— Так страшно быть честными друг с другом? Чего вы боитесь?
Тибериус покатал изысканный бокал между ладонями.
— Что если потеряю маску, никогда не найду ее снова.
— Это не катастрофa. Вы играли роль бесшабашного развратника достаточно долго, не так ли?
Брови снова поднялись.
— Моя дорогая Вероника, если я не такой, как вы описали, то кто я?
Я накрыла его руку своей.
— Человек, заслуживающий, чтобы его видели таким, какой он есть.
Он смотрел на наши руки, где они касались.
— Благослови вас Бог, милое дитя.
— Вы говорите так, как будто вы Мафусаил. Дедушка, принести вашу трость и тапочки?
— Я был прав, называя вас нахальной девицей! — виконт вытащил руку из-под моей. — Я привязан к вам, Вероника. Больше, чем к любой из женщин, с которой я не спал. Не заставляйте меня сомневаться в этом.
Я слишком сильно давила на него, но учитывая все совместно пережитое, находила свою назойливость оправданной. Я откинула голову и осушила остатки великолепной фиолетовой смеси.
— Отлично. Укрывайтесь в своем маскараде, если этa иллюзия дает вам утешение. Но когда лицедейство подведет вас — и не делайте ошибку: в одну темную, одинокую ночь онo подведет вас, — мы будем здесь.
— Я почти сожалею о своем решении уехать, — сказал он мне, когда мы поднялись.
— Вам не нужно уезжать. Вы могли бы остаться и помочь. Стокер и я могли бы использовать вас. Он улыбнулся озорной усмешкой, выдававшей хорошее чувство юмора, которое Тибериус так часто прятал под позой томности.
— Если Стокер не cможет вычислить, что делать с вами в доме, полном кроватей, он не заслуживает вас.
