Так я ей говорю.
Арина смотрит на меня злыми глазами.
— Знаешь, что? — неприятным голосом отвечает она. — По-моему, ты мне просто завидуешь. У меня есть способности, а у тебя их, видимо, нет. Я буду художником, а ты на всю жизнь останешься мелким прошивщиком. Не отважился в своё время рискнуть, вылупиться из старой кожи, красиво взлететь, теперь скрежещешь зубами и пытаешься удержать других.
Вот это удар!
Хотя Арину можно понять. Она честно мне заплатила, оплату я принял, а теперь исполнять обговоренную работу отказываюсь.
— Ну так что? — голос у неё прямо звенит.
Ни слова не говоря, я открываю дверь в мастерскую. Посередине её — ментоскоп с полулежачим креслом и рёбрами сканирующих дуг. Однако прежде чем его подключить, я выкладываю на столик типовой договор.
— Подпиши вот здесь. Целиком можешь его не читать. Для тебя тут важны только два пункта. Во-первых, я снимаю с себя ответственность за возможные психические аномалии. Не пугайся — это чисто формальный пункт, у меня ещё не было случая, чтобы кто-то свихнулся. А во-вторых, в течение года я получаю роялти — пять процентов от всех твоих гонораров.
— Пять процентов? Не много ли? — ядовито спрашивает Арина.
— Подписывай! — буквы у неё аккуратные, круглые, как у школьницы в сочинении «За что я люблю родной край». — Всё, садись!
— Мне… раздеться?
— Это не обязательно.
— Но… желательно?
— И нежелательно тоже. Не трать времени, залезай!
— А говорят, что при эротическом возбуждении прошивка получается более качественно…
— Ты бы не слушала всякий бред… Садись!..
Арина неловко забирается в ментоскоп. Откидывается в кресле, вытягивается.
Она всё же волнуется.
— Я что-нибудь при этом почувствую?
— Ничего. Просто расслабься. Думай о своей живописи, какой она должна быть. Или — о Ван Гоге, картины его представляй. Хотя это тоже не обязательно.
Я зол и на неё, и в большей степени — на себя. На неё, потому что она всё-таки вынудила меня делать прошивку. А на себя, поскольку знаю, что ничего хорошего из этого не получится. Одно дело, когда приходит какая-нибудь дурочка беспросветная: ноги от ушей, сиськи, попа, в руках не держала не то что кисти, но обыкновенного карандаша. И вдруг вообразила себя художником. Её прошивай или не прошивай — один хрен. И совсем другое, когда натыкаешься вот на такую Арину: не то чтобы явный талант, но всё же у девочки есть способности. Возможно, могла бы их реализовать. И вот сейчас я загрунтую их так, что они больше никогда не пробьются на свет. Иногда бывает жалко до слёз. Но не прошью я — прошьёт кто-то другой. И ведь ещё как прошьёт, может получиться, что у реципиента потом всё будет двоиться в глазах. Не зря же у любого прошивщика есть в типовом договоре пункт о психических аномалиях.
