Корнелиус раздвинул занавески у кровати и указал Бальтазару на небольшое распятие на стене. Оно оказалось сверху донизу вызолоченным и сияло ярким блеском…
— Вот что он сделал из золотой оправы..
Затем, опустив руку в служившую кропильницей раковинку у распятия, он вынул оттуда сплавленные вместе обе половинки хрустального медальона с цветком посредине.
— А вот что он сделал из остального!..
Бальтазар с испугом смотрел на своего друга.
— А если ты желаешь знать, как он вышел, — продолжал, подтащив его к окну и не давая ему вздохнуть, Корнелиус, — смотри!..
Он указал ему на самое верхнее стекло, в котором была пробита дыра как бы от обыкновенной пули, и так чисто, кругло и ровно, что ни один мастер не сумел бы сделать лучше.
— Да кто же это наделал? — воскликнул наконец Бальтазар, которому стало казаться, что он грезит.
— О, глупец! Да разве ты не видишь, что все это наделала молния!..
Если б она упала к ногам Бальтазара, то и то он не был бы так поражен… и только что он хотел попросить Корнелиуса объяснить ему все, как тот знаком велел ему замолчать и стал прислушиваться. В стороне набережной слышался шум, который, по-видимому, приближался по улице. Они открыли окно и увидели, что большая толпа с криками волнения подходит к самому дому. Толпа раздвинулась и пропустила несомые полицейскими агентами носилки, на которых лежало недвижимое тело Христианы.
Несчастная девушка бросилась в Амстель, откуда ее только что вытащил ночной сторож Петерсен.
Увидев это бледное лицо, эти, казалось, навеки закрывшиеся глаза, эти беспомощно протянутые руки, которых точно коснулся холод смерти, Бальтазар и Корнелиус бросились к носилкам, взяли молодую девушку на руки и перенесли ее к камину в зале, пред которым г. Трикамп предусмотрительно велел расстелить матрас. Тут они старались привести ее в чувство, согревали ее в своих объятиях, умоляя ее и называя ее по имени, как будто она могла их слышать. Но руки ее оставались ледяными… сердце не билось более. При виде их отчаяния у всех сердце обливалось кровью. Они просили у нее прощения, обвиняли себя во всем! Весь наполнявший комнату и обступивший их народ плакал. Наконец, у Корнелиуса среди его печали явилась светлая мысль. Прижав свои губы к губам Христианы, он стал сильно вдыхать и выдыхать воздух, нажимая слегка рукой на грудь. Тем временем г. Трикамп велел принести бутылок с горячим песком, утюгов и тому подобных вещей, чтобы прикладывать их к рукам и к ногам молодой девушки… Наступила минута тишины и самого ужасного волнения! Женщины шептали молитвы, мужчины смотрели, вытянув шеи…
