Г. Трикамп обратил внимание молодых людей на то, что четырехугольный кусок обоев вырезан очень искусно, так что можно было предположить, что вырезавший собирался со временем вновь заклеить его. Приподнявшись немного, Трикампу удалось просунуть руку в отверстие, причем он убедился, что с другой стороны над обоями соседней комнаты также была произведена эта операция, с такою же осторожностью и очевидно с тою же целью.
После этого всякие сомнения исчезли: конечно, надо было предположить, что вор пробрался отсюда, тем более, что отверстие было совершенно достаточно для того, чтоб он мог пролезть в него.
— Воткнутый между секретером и отверстием нож, — сказал он, — очевидно, должен был послужить приступком, когда вор взбирался на обратном пути, что гораздо труднее, чем спуститься. Проволока у звонка была оборвана в самом начале, когда он мог достать ее рукой, и послужила ему опорой вместо веревки, не с того, конечно, конца, где мог бы зазвонить звонок, а с другого, где только заколебался бы шнурок от звонка. И действительно, только со стороны шнурка обрывок проволоки был скручен, так как им пользовались, по-видимому, для этой цели. Что же касается опрокинутых на ковре картонов, опустошение которых ничем не оправдывается, то легко понять, что, взбираясь при уходе, вор легко мог сделать неверное движение и потерять равновесие. При этом он оперся о первый попавшийся предмет. Стойка с картонами была выше секретера и как раз помогла ему удержаться. Стоя правою ногой на ноже, левою он на минуту оперся на стойку с картонами, она заколебалась… и два картона упали па пол… два верхние, как вы видите, которые непременно должны были упасть прежде других. Этой легкой поддержки было совершенно достаточно вору, чтобы беспрепятственно влезть в отверстие, а оставленная в покое стойка естественно приняла прежнее положение. Я объясняю себе смущением вора, вследствие падения картонов, что он не подклеил снова обоев, которые он не стал бы так старательно подрезывать, если бы не намеревался привести потом все в прежний вид. Не правда ли, все это справедливо, очевидно и ясно, как белый день?
Бальтазар и Корнелиус не без удивления выслушали это остроумное расследование. Первый, впрочем, не был способен долго восторгаться; он не был в состоянии думать о чем-либо, кроме своего медальона, и зная теперь, каким путем вор забрался в комнату, он стремился только узнать, куда он ушел.
— Потерпите немного, — отвечал г. Трикамп с торжествующим видом, понюхав табаку, — теперь, зная, как попал вор, определим его характер.
