— А мама? Ей это нравилось?
— Не знаю. Она всегда у зеркала сидела, перебирала свои флакончики, крема… Иногда смеялась, говорила: «Не понимаю всей этой чуши…!» Папа считал, что мама похожа на ребенка. Так и говорил ей: «Кира, ты — сущий ребенок!» Еще он называл ее: «Рыжик». У нее были рыжие волосы. Золотистые. Будто в голову ее поцеловало солнышко.
— Рыжие? — переспросила она задумчиво. Сердце булькнуло где-то в горле, кольнуло иглой и — затихло.
— Да, а кожа белая-белая… Мама красивая, но у нее капризный характер. Наверное, кого любит солнышко, те всегда капризные… Еще мама гордая. Никогда первая не станет просить прощения. И не простит сама. Ни за что! А Вы — нет. Вы не такая. Вы умеете прощать. И любить. Это хорошо. И еще, — Лика говорила все тише и тише. Силы, похоже, совсем оставляли ее. — Вы смелая. Не боитесь Тени. Андрей Павлович говорил, что тень это — Смерть. Вы сможете проводить меня к Тени? На небо? Обещаете?
— Да, милая, да… — она растерянно гладила девочку по волосам, кусая нещадно губы. — Хорошо. Отдохни. Тебе нельзя много говорить.
— У меня нет времени. Мне надо успеть еще много сказать Вам, спросить у Вас. Скажите, а Андрею Павловичу не было очень больно, когда он… он уходил?
— Нет, милая… Не больно. Совсем. — слезы щипали ей горло, катились по шее. — Он был без сознания.
— А мне… мне немного больно. В боку. И — трудно дышать. Но ничего, я справлюсь. Не бойтесь.
— Я не боюсь. Ты молодец. Не сдавайся, ладно? Я не хочу тебя отпускать. Не уходи, девочка моя!
— Мне пора. А Вы возьмете Коломбина на воспитание? Он послушный, вообще-то… И скажите папе, что я его люблю. Очень… И я там буду танцевать для него. Когда пойдет дождь…
Запомните?
— Да. Но почему — дождь?
— Вы разве не знаете? Ангелы всегда танцуют на облаках, когда идет дождь. Бабушка говорила мне. А дети, когда уходят, то становятся ангелами.
— Это я уже знаю, милая. Твердо, — она крепко сжала руку Лики и не выпуская ее, встала на колени возле кровати. Другой, свободной рукой, она что есть силы давила на маленькую красную кнопку в изголовье. Пульс Лики в ее ладони затихал. Это уже не было сердце птицы, попавшей в силки, нет. Теперь это был слабый, слабый звук, напоминающий падение капель дождя на асфальт: «Шлеп-шлеп.» И через пару минут ее ухо перестало улавливать его. Совершенно. Она подняла голову. Тень смерти властно легла на лицо Лики. Ее не смог прогнать даже солнечный луч, робко заглядывающий в окно палаты. Луч холодного ноябрьского солнца … Двери распахнулись, комнату заполнили люди в белых халатах, с марлевыми повязками до глаз. Но уже было поздно…
