Они поехали вместе с Воробьевым и через полчаса привезли большую алюминиевую флягу молока и жбан сливок.
Бельчик снял крышку, помотал в жбане пальцем, чмокая, облизал его.
— Ух ты! Вкуснотища!
— Чего грязные пальцы суешь? — отбирая посудину, заворчал Воробьев, — руки небось сто лет не мыл.
…Конвоируемые дружно уминали хлеб со сливками, прикладываясь по очереди к котелку с пенистым парным молоком. Свиридов с главой колхоза стояли в дверях, покуривая, ожидали, когда закончится ужин. Воробьев нетерпеливо топтался у машины. Первым отвалился от фляги Гусь. Похлопав себя по заметно округлившемуся животу, подмигнул председателю:
— Ну, спасибо, батя. Лихо подзаправился. Не жалко?
— За что сидит? — не отвечая на его вопрос, поинтересовался председатель, повернувшись к Свиридову.
— Карманник.
— А этот? — кивнул он на мрачно жующего краюху Григория Чеснокова, с нездоровым желтоватым цветом лица, за которое и звали его Бурым.
Веня не хотел отвечать. Совсем ни к чему были эти вопросы, но в тоне спрашивающего звучало нечто большее, чем простое любопытство.
— Тоже вор. Только посерьезнее. Со стажем. — И чтобы прекратить этот разговор, громко спросил: — Ну, поужинали?
— Жалко мне для тебя еды, — вмешался хозяин, показывая пальцем на Гусева. — Вы ж, ворюги, небось, за жизнь свою на кусок хлеба не заработали, только пакость от вас для людей. А молоком я вас кормлю, потому что оно все равно пропадет — немец здесь не сегодня-завтра будет. Так уж пусть лучше какие-никакие, но свои его попользуют, чем фашисты.
— Умный ты, дед, как утка. И очень политически грамотный. Оч-чень! — скривил обезьянью рожу Рогозин. — А за молочко — спасибо, немцам меньше достанется. Факт!
— А что! — неожиданно распалился тот. — Беда вон какая идет, а тебе и дела до нее нет. Напаскудил, теперь тебя подальше в тыл везут. Мало того, трое военных тебя охраняют, один с автоматом даже. Пусть он из него лучше по фашистам пуляет. У меня у самого две дочери мужей на фронт проводили, вернутся или нет — не знаю, оба такие мужики хорошие, а всякое дерьмо, вроде вас, в тылу отсиживавется. У-у-у, ворье!
Мужчина в сердцах сплюнул. Сидевшие вокруг фляги люди никак не отреагировали, только ни к месту хихикнул Гусь да брякнул котелком старший из братьев Болдыревых Никита.
Заперев дверь и оставив Бельчика, Свиридов с Воробьевым завезли председателя домой. Тот предложил переночевать у него или в правлении. Оба дружно отказались, но так просто он их не отпустил — вынес графинчик подкрашенной клюквенной браги и заставил выпить, по стакану холодной с колючими пузырьками жидкости.
