– Что же ты делаешь, подлец!? Прекрати немедленно! Это же отец твоих детей!!!
Офицеры вяло улыбались. А Кружинер – уже серьезно и все о том же:
– Как бы и у нас такого с «дитем» Журбея не вышло…
* * *
Ровно в час дня Гаевский вошел в бар, заказал две чашки молотого кофе и сел за столик в углу, под старыми ушастыми фикусами, – за тот самый столик, где любила сидеть Наталья.
Она появилась уже вскоре – ухоженная до той фанатичной безупречности, на какую только способны незамужние женщины, стремящиеся предстать перед любимым мужчиной во всем блеске.
Они смотрели друг на друга так, как обычно смотрят люди, которых связывает любовная тайна (хотя таковой для многих институтских она уже давно не была). Ему в тот момент почему-то очень хотелось поцеловать ей руку, но он все же не сделал этого, – ему казалось, что все посетители бара смотрят в их сторону.
– Ну, здравствуй, – с улыбкой сказала ему Наталья своим теплым и певучим тоном, – я бежала к тебе, как студентка на первое свидание…
Она прикоснулась своей рукой к его руке и мгновенно убрала ее, словно обожглась. Гаевскому хотелось сказать ей «Отлично выглядишь» или «Ты неотразима», но эти комплименты показались ему пошлыми, – это были затасканные, бескровные слова общественного пользования. Многие охотно брали их напрокат, как берут во временное пользование лыжи или велосипеды. Он же подумал тогда, что эти комплименты чужого изготовления не достойны Натальи.
Он уже неплохо знал ее тонкое чутье к фальши и банальности, он хорошо помнил тот случай, когда здесь же, в баре, в ответ на его похвалу ее черному платью, она срезала его: «Мне такие слова все мужчины говорят».
И сейчас он боялся брякнуть каким-нибудь замусоленным словесным секонд-хендом, – лихорадочно подбирал незамызганные, нерасхожие, чистые слова, которые могли бы в тот момент наилучшим образом выразить его чувства. Но ничего, ничего, ничего путного ему в голову не приходило.
– Я забываю свое отчество, когда гляжу на тебя, – наконец тихо сказал он с той чистой мальчишеской искренностью, от которой Наталья на мгновение закрыла глаза.
И он понял, что его незатейливая стрела Амура все же попала, кажется, в цель.
Она смотрела на него долгим, теплым, благодарным взглядом, и, наверное, ждала новых его слов (о, приятные комплименты в разговорах с мужчинами – единственное блюдо, которое никогда не надоедает женщинам!). Не дождавшись их (Гаевский, как говорится, никогда не подсыпал сахара в малиновое варенье), она хлебнула кофе и сказала с какой-то плохо скрытой радостью:
