Он мирно спал.
Я сильнее сжала рукоятку, кожа оплетки врезалась мне в ладонь.
Он не должен выглядеть чертовски умиротворенным. Он потерял гребаное право выглядеть умиротворенным.
Я сбоку подошла к его кровати, подняла левую руку, сжав меч и держа его горизонтально в нескольких сантиметров от его шеи.
И я стояла там несколько секунд.
Минут.
Все это время я взвешивала баланс его жизни, просчитывала цену и выгоду его смерти — ее справедливости. Все это время Этан мирно спал, спокойно закрыв глаза, его тело было неподвижным и отяжелевшим во сне.
А затем правый уголок его рта приподнялся. Даже во сне он мне улыбался. Он улыбнулся этой чертовой человеческой улыбкой, которая неизменно выбивала меня из колеи, которая заставила меня вспомнить о том обсидиановом кусочке человечности, что резонировал где-то в пустой пещере его сердца.
Я закрыла глаза, почувствовала, как текут горячие слезы и сжала руками свой меч.
«Нет».
«Я его ненавижу. Я могу это сделать». Я кивнула. «О, да. Я могу это сделать. Одно движение, один рубящий удар, и я отомщу. Он забрал мою жизнь, мою человечность, все, что я знала».
«Тридцать сребреников, Мерит»[11].
«Он это заслужил, проклятый Иуда».
А потом я открыла глаза, моя челюсть дрожала от эмоций — от ненависти, предательства, унижения, разочарования — на мох щеках сохла соль, и я поняла, что не могу этого сделать. «Я не могу его убить. Я не могу забрать его жизнь, независимо от того, насколько легко он забрал мою».
«Я его ненавижу. Но не могу ненавидеть его в достаточной степени».
Поэтому я заставила воздух проникнуть в мое сжавшееся от эмоций горло и убрала меч.
Левой рукой я схватила медальон Кадогана, висящий на моей шее, дернула и почувствовала, как он скользнул в мои пальцы. Разжав пальцы, я позволила ему упасть на мягкую, белую простыню рядом с ним. А потом я прижалась губами к эфесу катаны, про себя прочитала молитву и положила ее на кровать рядом с ним.
Он проснется следующим вечером. Он найдет рядом с собой мой меч, сорванный медальон, и он поймет, что я в курсе. Он поймет, что я обнаружила его предательство, что у меня был шанс действовать, и что я пощадила ему жизнь.
И на этот раз он будет мне должен.
«Тридцать сребреников».
На пороге двери, положив одну руку на раму, я оглянулась.
— Я люблю тебя, — беззвучно прошептала я, а потом опустила голову и вышла из комнаты.
