В этот запылавший костерок подлил масла вроде бы вполне заурядный на первый взгляд случай. В Доме пионеров мы готовили поэтический вечер. И руководитель нашей студии Полина Ивановна Лобачевская при распределении стихов решила выяснить наши вкусы. Все девчонки, как одна, по своей прилежности конечно же назвали своим любимым поэтом Пушкина. А мы, ребята, из чувства противоречия так же единодушно признали только Лермонтова. Он был бурным, клокочущим, как и его словно бегущая по волнам фамилия — Лер-р-р-мон-н-тов… До Пушкина мы, наверное, еще не доросли, а Лермонтов поражал своей необузданностью, непримиримостью. «Отделкой золотой блистает мой кинжал!» — шутка ли!.. «Ликует буйный Рим… торжественно гремит рукоплесканьями широкая арена» — ничего себе!.. И все так — одно звучнее другого!..
И вот под впечатлением нашего горячего спора с девчонками о Пушкине и Лермонтове во мне и в самом деле вспыхнули африканские страсти. Естественно, что я полюбил Люсю по-лермонтовски — вернее, даже не по-лермонтовски, а по-мушкетерски, потому что Лермонтов в моем тогдашнем представлении больше походил на д’Артаньяна и внешне — из-за эффектного лейб-гусарского ментика, и по своей бурной жизни — дуэли, военные походы, роковые страсти, смелость, бесстрашие, непокорность. Словом, он больше виделся мне этаким рыцарем без страха и упрека, чем поэтом. Именно в этом нафантазированном образе и таились истоки моего рыцарства, и именно с Люси Орловой все это началось.
В зимние каникулы в Доме пионеров был маскарад. Мы, три неразлучных друга — Митька Мартов, Петька Белых и я, явились на него, естественно, мушкетерами. А из соседней женской школы, как назло, пришли одновременно и Мила Мирандо, и Люся Орлова — Золушка и Принцесса. Однако на маскараде оказалось еще два мушкетерских подразделения, — одно (правда, девчоночье) даже с д’Артаньяном. Златокудрая Принцесса была моментально обращена в Герцогиню, и за право вовлечь ее в сферу своего влияния между дублирующимися группировками мушкетеров возникла такая жаркая распря, какой они не знали даже в схватках с ненавистными гвардейцами кардинала. В конце концов Герцогиню отвоевала все-таки наша тройка — причем отвоевала не столько силой оружия, сколько по ее собственной благосклонности. Конечно, об этом никто, кроме меня, выступавшего в роли Портоса, не догадывался. Петька и Митя были в курсе подоплеки моего прошлогоднего исключения из школы, но об отношениях с Люсей они ничего не знали. Пока шла война за Герцогиню, Мила мало того, что оказалась вне игры, но, как и положено по изначально взятой на себя роли Золушки, вообще была обойдена вниманием благородных рыцарей.
