— Старика надо было бы сюда пригласить, — сказала Зоя, когда мы входили в просторный осовремененный вестибюль бывшей трапезной.
— Здесь он не смотрелся бы так живописно, как там, в подземелье, — засмеялся я в ответ.
— И все-таки очень хорошо, что мы его встретили, — прижав палец к губам, заметила Зоя.
— Еще бы! — бравировал я. — «Преданье старины глубокой», живой экспонат… — я вдруг осекся, поймав себя на том, что сам расшипелся на экскурсовода, назвавшего Илью Муромца экспонатом.
Но Зоя, словно понимая мое смущение от неудачной шутки, с какой-то удивительной рассудительностью сгладила мою неловкость:
— Не надо над ним смеяться, он ведь помог нам… Он, наверное, много знает… и многое пережил. — Она ласково и светло посмотрела на меня.
— Да уж, я думаю… А вообще — мудреный старик. То со святым наивом вещает о чудесах, а то вдруг стрельнет Клюевым или Ключевским.
— А как вы думаете, он сам верит в эти чудеса?
— Он их исповедует и проповедует. Он живет по иным законам — не логическим, а метафизическим. Поэтому не всякая очевидность является для него истиной.
— Но ведь он понимает, например, что не мог же на самом деле человек чудесным образом перенестись из плена обратно в монастырь.
— Это уже другое — это элемент условности жанра жития. Вот ведь, допустим, читаете вы роман или смотрите художественный фильм. Вы ведь заранее знаете, что все это придумано, что на самом деле этого не было или было не совсем так. Но вы ведь верите в условную достоверность происходящего…
— Но художественное произведение хотя бы стремится к правдоподобию.
— Хорошо, а возьмите сказку или фантастику.
— Ну, конечно, я понимаю… Но я хочу сказать, что для современного человека все это звучит несколько наивно.
— Разумеется. И искусство, и религия, как формы общественного сознания, определяются конкретно-историческими условиями времени. Жития отражают сознание человека конкретной эпохи. Старик верно подметил, что для жития важно сформулировать нравственный идеал. А жизненные несоответствия воспринимаются как условность жанра. Кроме того, они создают определенный фантастический колорит, действуют на воображение.
— Смотрите, как все это интересно. А я вот никогда не интересовалась религией, — вздохнула Зоя.
— Конечно, интересно. А для того времени это было просто жизненной необходимостью. Ведь православие явилось фундаментом, цементирующим началом для централизации русского государства — этаким, образно говоря, внушительным знаменателем, над жесткой чертой непререкаемых догм которого выстроились в числителе слагаемые разрозненных русских княжеств…
