— Не видали мы ни лошадей, ни всадников, — грубо отозвался один из бродяг — с неприятным хищным лицом. — Поезжай своей дорогой, парень.
— А баранов… баранов не продадите? — Баурджин подъехал уже совсем близко, так, что на шерсти барана у седла хищнолицего хорошо стало видно тавро — чёрный треугольник, знак рода Олонга. — Знатные у вас бараны, жирные… Где пасли? — парень уже почти кричал — с такой силой свистел поднявшийся ветер.
— Говоришь, твои друзья где-то в этих местах? — доходяги переглянулись. — Что же они, не боятся песчаной бури?
— Не знаю, — юноша растянул губы в улыбке. — Они могут быть и там, и там…
Подняв руки над головой, он махнул два раза, так, как совсем недавно показывал Кэзгерулу.
Положив руку на торчащий за поясом нож, приготовился… но вместо свиста стрелы услышал лишь усилившийся вой ветра! Баурджин обернулся — и горячий песок хлынул ему прямо в глаза, а сильный порыв ветра едва не сбил с лошадей всадников… Юноша быстро спешился и рванул на бок лошадь — похоже, они всё-таки не успели до бури…
А бродяги, наоборот, хлестнули плетьми коней. Куда ж вы, дурни? А, надеетесь доскакать во-он до той сопки? Похоже, зря надеетесь.
Ветер задул уже с такой силой, что невозможно стало подняться. Улёгшийся рядом с лошадью Баурджин задрал свой тэрлэк, укрывая две головы — свою и коня. Песок, гонимый ураганным ветром горячий песок пустыни, уже летел, закрывая небо плотной коричневой взвесью. Набивался в глаза, в нос, не давая дышать. Юноша покрепче натянул тэрлэк и зажмурился, успокаивающе поглаживая дрожащую лошадь. Ветер налетал порывами, хлестал обжигающе горячим песком, словно охаживал наждачкой — шварк, шварк! Похоже, центр бури всё же проходил стороной, задевая Баурджина лишь краем. Но и этого хватало вполне! Вокруг быстро стало темно, словно самой тёмной ночью, и наполнившееся песком небо вдруг навалилось на землю гигантским барханом, и стало горячо, страшно, особенно когда Баурджин почувствовал, что его занесло совсем. Неуютное такое чувство охватило Дубова — никогда он ещё не ощущал себя настолько отрезанным от всего мира, даже на фронте, под Киевом, когда завалило в воронке, было не так. Всюду песок, со всех сторон, горячий такой, всепроникающий, гнусный… Словно в могилу зарыли без гроба! И вой! Мерзкий вой бури. Ну когда же это все кончится наконец? Такое впечатление, что никогда.
Выл ветер, свистел летящий со скоростью пули песок, и было не повернуться, не рыпнуться, не шевельнуться — ну, точно, в могиле! Баурджин уже и не сознавал даже, кто он — советский генерал или монгольский кочевой паренёк, да и всё равно уже, похоже, было, что так, что эдак… И на грудь вдруг навалилась такая жуткая тяжесть, что стало тяжело дышать, а в глазах замелькали круги — ярко-зелёные, синие, жёлтые…
