Да, лошадь — это было хорошо, ведь урочище Оргон-Чуулсу — дацан! — находилось не так уж и близко, а туда обязательно нужно съездить, что Иван-Баурджин и собирался проделать в самое ближайшее время. Он уже пару раз пытался забраться в седло, но чувствовал — рано. И всё же, всё же наступил наконец такой момент…
Радостный юноша прогарцевал на коне по всему кочевью, проехался и галопом, и приёмистой рысью. Иван с удивлением отмечал, как его ноги, и руки, и всё тело, казалось, сливались с лошадью в одно целое, и было очень приятно чувствовать себя этаким кентавром, нестись на лихом коне неудержимой стрелою — и только ветер в лицо, и горько пахнет полынью, и стелется под копытами пожухлая степная трава. Здорово!
Баурджин-Иван, наслаждаясь, нарочно объехал стойбище несколько раз… пока не наткнулся на здоровенного оболтуса с широким, как лепёшка, лицом — вернее сказать, харей — и глазёнками такими узкими, что, казалось, даже не было видно зрачков. И эта противная наглая харя явно была Баурджину знакома…
— Э, суслик, пх, пх, — завидев юношу, презрительно пропыхтел здоровяк.
Баурджина словно ветром выкинуло из седла, и даже возникло почти непреодолимое желание распластаться брюхом на земле и целовать сапоги нахала. Дубов закусил губу — ну, это уж слишком! Вот уж фиг! Он остался стоять, к явному изумлению толстомордого, лишь произнёс формулу степной вежливости:
— Сайн байна уу, Жорпыгыл? Удойны ли твои кобылицы?
Широкое лицо парняги неожиданно исказилось от ярости, а рука потянулась к висевшей на поясе плети.
— Ах ты, падаль! Обнаглел? Или я тебе уже не хан? А ну — снимай одёжку! — Жорпыгыл завертел плёткой. — Сейчас я тебе проучу!
И вновь, вновь Дубов ощутил явные позывы к мазохизму: захотелось немедленно скинуть войлочную куртку, покорно подставив спину под плеть хозяина… как это обычно и происходило.
— Быстрей, падаль! Долго я буду ждать?
Разъярившись дальше некуда, Жорпыгыл взмахнул плетью, целя Баурджину в лицо… И промахнулся! Вернее, это не он промахнулся, это уклонился Ба… Дубов, а в следующий замах, перехватив рукоять плётки левой рукой, правой заехал наглецу в зубы!
Бац!
Выпустив плеть, Жорпыгыл уселся задом в траву — не столько от силы удара, сколько от изумления — видать, никак не ожидал наткнуться на подобный отпор.
— Ты больше никогда не будешь бить меня, Жорпыгыл Крыса. — Дубов ковал железо, пока горячо, изгоняя из себя все остатки Баурджинова страха, которые казались ему просто въевшимися в мозги и кожу. — Ибо если ты ударишь меня, то я в ответ ударю тебя и буду бить до тех пор, пока не убью! Ты понял, Крыса?
