— Накормил вас Антон? — спрашивает комбат, когда входим в дом.
— Еще как накормил, — отвечаю бойко, веря в то, что сейчас все устроится.
— Ну и отлично, — говорит капитан, — нам, вообще, повезло, что у нас такой повар. Такого, как Антон, ни в одной части нет.
Только теперь я замечаю, что говорит он не мне одному, но и человеку, сидящему в стороне у стола, на том самом месте, где сидел Смыга.
— А где твой приятель? — спрашивает капитан.
— Он там, спать лег, — говорю я, — завтра утром домой вернуться хочет.
— Тебе тоже пора спать, — строго говорит капитан.
— Нет, я сперва с вами хотел поговорить, — твердо настаиваю я, — мы ведь не решили ничего.
— А что мы должны решить? — улыбаясь серьезности моего тона, спрашивает комбат.
— Вы знаете что, — решительно пресекаю я всякие попытки отшутиться, как было до этого.
— Ну ладно, — говорит он, — я тебя по серьезному делу пригласил. Вот товарищ, который только что приехал, хотел у тебя кое-что спросить.
Он сидел у стола, длиннолицый, с выразительными глазами и выступающей нижней челюстью. Крылышки его погон немного загнуты и затенены так, что я не вижу, сколько на них звездочек. И сам он весь в тени, отбрасываемой дверью.
Интересно, когда же он приехал. Мы ужинали и не слышали, как машина подошла.
Нетерпеливо покусывая губы, человек подзывает меня и, ласково взяв за плечи, сажает рядом.
— Говорят ты знаешь, что здесь было осенью сорок второго?
— Вы это о чем?
— Ну вот бумага, что в доме нашли, — он протягивает листок с полустершейся надписью, и пальцы у него дрожат.
— А, это, — говорю я, — немного знаю.
— Ты расскажи, как все было, что помнишь.
— Зачем рассказывать?
— Мне надо знать, — говорит он настойчиво.
Я замечаю, как голос у него ослабевает. Потом совсем срывается.
— Понимаешь, у меня здесь осталась семья, — тихо выговаривает он.
— Где здесь?
— Ну в городе. Не успели выехать.
— Из города почти никто не успел выехать, — говорю я.
— Я о них ничего не знаю, что потом было, где они теперь… Может, и их здесь… — Он нервно, в нетерпении морщит лоб и покусывает губы.
— Обо всем не расскажешь, — говорю я, — нагрянули в Каменку каратели, те самые, что за три дня до этого расстреливали нас в Петровичах и в других селах. Приказали всем восточникам явиться для регистрации.
— Вас восточниками называли? — глухим голосом уточняет военный.
— Да, и восточниками, и Советами — по-разному. Так вот, приказали, чтобы пришли с вещами для отправки на родину. Ну и собралось человек пятьсот или больше, полный двор набился. А немцы поставили во дворе столы и начали комедию разыгрывать. Чиновники регистрировали всех пришедших, куда кому ехать. Распоряжался сам гауптман, командир карателей, молодой, холеный. Даже полицаев местных не допускали. Полицаи только в оцеплении стояли да мотались по местечку, приводили тех, кто сам не пришел. Но в основном люди все сами шли.
