Он почуял мою решимость постоять за себя и побежал звать товарищей. Конечно, при желании они меня отколотят, подумал я. Надежды на то, что смогу объясниться с ними, если они все как этот прилизанный блондинчик, — никакой. Трусливо подмазывать пятки не хотелось.
Франт вернулся в сопровождении долговязого подростка с большими растопыренными ушами, торчащими из-под суконной польской шапочки. Он что-то нашептывал долговязому, должно быть науськивая его на меня.
— Один на один сдрейфил, да? За подмогой побежал, — опережая события, пристыдил я блондина. — А вот давай один на один, если ты такой смелый.
Долговязый остановился, ожидая, что ответит на это его приятель.
— Я могу, только не хочу с тобой связываться, — хорохорясь, злорадно сказал он.
— А ты, если чистишь, — угрюмо вмешался долговязый, — зачем на чужую территорию пришел?
— Как это на чужую? — не понял я.
— А так, кто работает возле зольдатенхауза или около кинотеатра, не приходит сюда, а мы туда, к ним, не ходим.
Вот оно что, значит у каждого свои владения, дошло до меня.
— А как же мне быть, если я нигде раньше не чистил и у меня нет никаких владений?
— Не знаю, — подернул плечами долговязый, — мы здесь давно, и у нас свои дела.
— Слушай, как тебя зовут? — неожиданно спросил я долговязого.
— Збышек, — ответил он по инерции.
— Понимаешь, Збышек, у нас дома совсем нечего есть. Если я не подработаю, помрем с голоду. А у меня еще и мама, и сестра, и бабушка.
— Ну и что из того, нашел кому жаловаться, — не унимался франт.
— Почекай, — остановил его Збышек решительно и, обращаясь ко мне, сказал: — У нас тоже плохо.
— Я понимаю, — сказал я, — но вы хоть в своих домах живете, а нас совсем чужая женщина пустила, Василиса Адамовна, понимаешь, совсем чужая.
Подошли еще несколько мальчишек, пахнувших ваксой, по-деловому серьезных. Обступили полукольцом. Слушали, о чем толкует Збышек с неизвестно откуда взявшимся конкурентом.
— Чего ты с ним размавяшь, дай ему як тчеба, — по-польски сказал блондин, призывая Збышека расправиться со мной.
Мне казалось, что ребята не особенно поддерживают франта. Они больше прислушивались к долговязому. Вероятно, не одного из них белокурый встречал, как меня.
Из-за пухлой весенней тучи выглянуло солнце и засветилось, как фонарь, большое растопыренное ухо Збышека. Потом он повернулся, став к лучам боком, и ухо погасло.
— Вот интересно, — пораженный внезапным зрелищем, проговорил я. — Ухо светится.
— Какое ухо? — глядя на меня удивленно, не понимая, при чем здесь ухо, спросил Збышек.
