За неимением гербовой печати | страница 35
Иоганн между тем расставил на окованном ящике котелки, нарезал ломтиками бурый, как глина, хлеб, протянул ложку.
Ну что будет, если я поем с Иоганном, продолжал рассуждать я. Разве я поступлю плохо? Поем немного, и все. Я ведь его не просил, он сам предложил, значит, я этим никак себя не унижаю и не позорю. А что мама скажет, когда узнает? Может, ей не понравится, что я кушал с Иоганном. Я ей все расскажу, как было, она поймет, может, даже обрадуется, что я накормлен. Конечно, обрадуется, потому что какая же мама не рада, когда ее сын накормлен.
— Ну, скоро, скоро, — поторапливал Иоганн, — зюпе холодный. Давай кушайт.
От котелка валил неотразимый пар.
— Спасибо, — проговорил я ртом, полным слюны, и отвернулся.
— Нихт спасибо, — уже сердясь, проговорил Иоганн, — кушайт.
Конечно, он искренне, — мелькнула душеспасительная мысль. Взяв ложку, я низко наклонился над котелком. Суп был гороховый с мелконарезанным луком и морковью. Я старался есть медленно, но у меня плохо получалось. Потом Иоганн налил немного черного кофе.
Пока я ел, он несколько раз поглядывал на меня, как мне казалось, с одним намерением — убедиться, что я доволен и благодарен ему за угощение. Это было не совсем приятно. Но так или иначе австриец меня накормил и подкармливал потом почти все время, пока вместе с обозом не покинул город.
По вечерам Иоганн садился у дверей дома, подперев большими шершавыми кулаками щеки, смотрел на закат. В этом тоже было что-то крестьянское, мирное и будничное.
Василиса Адамовна благодарила бога за то, что послал ей такого смирного постояльца. Однажды она даже простирнула Иоганну рубашку. Как раз в это время нагрянул горбоносый фельдфебель.
— Гут, гут, матка, — не без намека затараторил он. Похлопал Иоганна по плечу, дескать, вишь, молодец какой, ему уже и рубашки стирают.
Иоганн лениво поднялся, соблюдая субординацию, смущаясь от непристойных намеков фельдфебеля.
Василиса Адамовна, не переваривавшая фельдфебеля с самого начала, бросила в таз рубаху, да так сердито, что мыльные брызги полетели немцу в лицо. Ушла в дом.
Рыжеватые волосы ее огненно поблескивали, щеки разрозовелись. Это придавало ее худому некрасивому лицу некоторую привлекательность.
Когда мама узнала, что Иоганн подкармливает меня, она сперва удивилась, а потом завела с ним разговор.
— Скажи, Иоганн, почему делаешь это?
— Почему я это делай? — повторил вопрос Иоганн, как бы стараясь лучше вникнуть в его смысл. Ему было не ясно, зачем его спрашивают об этом.