— Кого вы ищете? — сделав невозмутимое лицо, спросила Василиса Адамовна, хотя сразу поняла, что речь шла о нашей семье.
— Как же, — не унималась женщина, — неужели не знаете, двое детей — мальчик и девочка.
Она по-прежнему не называла фамилию тех, кого разыскивала, и чувствовалось, что делает это сознательно.
— А как зовут ту женщину, которую вы ищете? — в свою очередь упорствовала Василиса Адамовна.
Было скверное время, люди вынуждены были пробиваться друг к другу на ощупь, преодолевая недоверие, опасаясь причинить тем, кого разыскивали, неприятность.
— Значит, они не у вас и вы ничем помочь мне не можете, — огорченно сказала женщина и собралась уходить.
— Почему же не могу, если вы назовете тех, кого ищете… — многозначительно сказала Василиса Адамовна.
Это было ни к чему не обязывающим намеком, который словно приглашал гостью быть смелее и настойчивей, Возможно, женщины еще какое-то время упражнялись бы во взаимных недомолвках и намеках, если бы не появилась мама, растроганная тем, как дипломатично Василиса Адамовна — добрый наш ангел, оберегает нас. Мама разглядывала незнакомку, стараясь понять, что все это значат.
Женщина действительно была не знакома, но, вне всякого сомнения, искала нас.
— Вы Леонова? — спросила женщина. — Я знаю, что вы Леонова, — она сказала это так решительно, словно подчеркнула, что не желает больше слышать возражений.
— Я вас не помню, — сказала мама.
— А я видела вас и сейчас все объясню, — женщина укоризненно глянула на Василису Адамовну, дескать зачем было голову морочить, когда все ясно.
Она отвела маму в сторону и сказала, что фамилия ее Чинилина и что муж ее работал с нашим отцом. Ей известно, в каком мы оказались бедственном положении, и она принесла кое-что из вещей, чтобы мы могли обменять их на продукты.
— Постойте, постойте, Чинилина, — пробормотала мама, — я вас тоже, кажется, видела, вы приводили девочку на елку, в клуб.
— Вот возьмите, — Чинилина протянула пакет.
— Как же так, вам ведь тоже трудно?
— Мне легче, — сказала Чинилина, — я работаю в аптеке — это кое-что дает.
Мама стояла, потрясенная вниманием и добротой. То, что в обычных условиях выглядело само собой разумеющимся, сейчас доводило до слез. Закрыв ладонями глаза, не в силах больше сдерживаться, мама беззвучно заплакала. И была это не только боль, но и благодарность, и радость.
Женщина обняла маму за плечи, и та ткнулась лицом в белую блузку. Так стояли они — два чужих человека, и не было ближе у них никого, потому что их связывало прошлое, соединяла недавняя жизнь, сейчас запрещенная и убиваемая, но единственно возможная, потому что отмена ее была равносильна смерти.
