Часть лета я отдыхала в Луге, а месяц проработала в Пулкове у С. К. Костинского. 29.ѴІ было солнечное затмение, для наблюдения которого Г. А. Тихов ездил в северную Швецию. В Пулкове оно наблюдалось как частное. Л. Е. Тихова и я пытались совместно его наблюдать [11]. Осенью еще раз съездила я ненадолго в Москву закончить свою работу. Мои милые помощницы неожиданно устроили мне «проводы» в здании института, сердечно простились мы с В. Г. Фесенковым и моими близкими друзьями В. П. и Е. Ф. Ветчинкиными, и московский период моей жизни закончился.
Работа в ЛГУ отнимала у меня не очень много времени и сил, и я могла вернуться к прежней своей работе в Обществе мироведения. В Институте им. Лесгафта теперь я уже числилась не в астрономическом отделении, а во вновь открытом астрофизическом, которым заведывал Г. А. Тихов. Работа здесь состояла в руководстве занятиями практикантов; так как Г. А. приезжал из Пулкова всего на два дня в неделю, то в остальные дни сотрудники обращались в случае недоумения ко мне. Но лаборатория помещалась на седьмом этаже, куда подниматься мне было вредно. Поэтому в той квартире, где мы с мамой занимали две большие комнаты, была администрацией Института им. Лесгафта выделена еще одна небольшая комната для «филиала» лаборатории, оборудованная некоторыми приборами. Практиканты работали в ней, а в случае затруднения стучали в стену моей комнаты, и я вставала с постели и выходила в «лабораторию» для консультации. Кроме того, на лестнице на площадке четвертого этажа была поставлена скамейка для отдыха, если мне необходимо было подняться на седьмой этаж. Такой заботой и вниманием была я окружена в этом замечательном институте!
В 1929 г. завязалось у меня интересное знакомство с приехавшей из Полтавы на практику в Пулково Е. В. Лаврентьевой, с которой жизнь свела нас потом ближе.
Два учебных года благополучно проработала я в ЛГУ, а осенью 1929 г. оказалось, что я там «оставлена без поручений», без всякой мотивировки. Вероятно, было сокращение штатов. К этой неприятности прибавилось и другое. В «Мироведении» назревал раскол между «стариками» (к которым относилась уже и я в свой 42-й год жизни) и зеленой «молодежью», хлынувшей в гостеприимное Общество не только за получением знаний, но, как оказалось потом, и с намерением захватить влияние на дела Общества, и даже еще хуже: похитить для себя лично кое-что из библиотеки, инвентаря, а если удастся — и из денежных средств. Молодежь оказалась в значительной своей части беспринципной и неблагодарной. За основателями Общества начали следить, доносить на них, хотя никакого серьезного повода не могло быть. Общество было официально утверждено, получало государственную субсидию на издание журнала «Мироведение», никаких тайных собраний не бывало. Председателем его был известный и почитаемый «шлиссельбуржец» Н. А. Морозов. Надо сказать, что в 1929 и 1930 годах научные общества, особенно имевшие членов среди жителей провинциальных городов (а таким как раз и было Общество мироведения), привлекли к себе внимание следственных органов, и многие из обществ были закрыты, а главнейшие деятели их арестованы. Так произошло, например, с Обществом краеведения, и был в 1929 г. арестован краевед Даниил Осипович Святский
