Что бы это значило? И как я вообще это смог запомнить и удержать в голове? Я где-то читал, что в минуты смертельной опасности внутреннее время человека словно бы замедляется. А память, наоборот, резко обостряется и фиксирует каждую мелочь. Но одно дело – читать, скептически относясь вообще к этой сомнительной теме, и уж тем более не прикладывая сие к себе любимому. А совсем другое – реально пережить это самому.
Хотя с другой стороны… Мозг человеческий – материя тонкая, и его сотрясение может привести к удивительным последствиям. Вполне возможно, что все это вокруг меня – одна сплошная галлюцинация, причем с очевидными логическими нестыковками. Очень даже может быть, что я на самом деле никуда не перемещался, а в настоящий момент лежу в реанимации, в искусственной коме и смотрю затяжной сон про мой залет в чужое тело и в иное измерение. Чтобы выйти из комы, мне, скорее всего, достаточно покинуть эту камеру, которая, условно говоря, является моей черепной коробкой. Да, это непросто, но выход из нее обязательно должен быть. Ведь я эту камеру сам и создал, силами своего воспаленного подсознания. И сам создал правила, которым сам же и должен следовать.
Однако как же жутко в гостях у подсознания… И холодно – в мешковине на голое тело. Мертвый надзиратель мне фуфайку точно не принесет – по причине своей безмозглости он даже не поймет, что мне нужно. Так что надо срочно утеплиться, пока я тут совсем не околел. Даже если для этого придется позаимствовать одежду у своего соседа по камере. Ему-то она уже точно не понадобится.
Так, преодолев страх (а ну как и этот встанет?.. – мне-то от него тут никуда не деться!) и придушив на корню брезгливость, я подошел к нише, где навечно упокоился безымянный заключенный. Одет он был вполне по местному климату – что-то вроде длинной шерстяной парки. А на ногах мертвеца были расшитые сапожки с меховыми отворотами.
Но не везет так не везет! Этот покойник пролежал здесь так долго, что мумифицировался вместе с одеждой. И парка при неловкой попытке ее снять развалилась прямо у меня в руках, открыв ремень, на котором висело что-то вроде поясной сумки. В ней обнаружились черный обкатанный продолговатый галечный камень размером с пол-ладони, толстый стеклянный фломастер с засохшей черной краской – странный гибрид маркера и чернильницы, обычный с виду грифельный карандаш и кусок плотного картона, сплошь исписанный с двух сторон аккуратным убористым почерком.
