— Вы прекрасны в своем гневе. Только это несправедливо. Я ваше желание понял в другом смысле. Время идет вперед… от вчерашнего дня к завтрашнему — ведь это ваши слова. Вы же с первой минуты принялись меня обращать. Долой реликвии! Не так ли?
— Не так.
— Ну конечно, Агнешке, вступающей в жизнь, — «Колумб». Это не совсем то.
— Оставьте кораблик в покое!
— Святыня? Талисман?
Пальцы Балча невольно сдавливают борт «Колумба», и тогда Агнешка почти силой вырывает игрушку у него из рук и ставит на противоположный конец стола. Для этого ей пришлось нагнуться — всего лишь на секунду, — но, выпрямляясь, она спиной натыкается на его плечи и грудь. Теплое дыхание легкого поцелуя щекочет ей шею. Короткий миг — не ознаменованный ничем, кроме, пожалуй, ощущения взаимной неловкости. И не успела Агнешка инстинктивно оттолкнуть его — Балч отступает шаг назад. Теперь ее преждевременный испуг сменяется смущением. И даже стыдом — за свою самоуверенность и смешные преувеличенные страхи. А Балч заговорил так спокойно и непринужденно, словно все, что произошло секунду назад, ей только почудилось:
— Кстати, насчет афиши. Вы ведь знаете, как обычно пишут: первоклассный оркестр, работает буфет, форма одежды любая. Вход… столько-то. Нет, лучше не будем писать сколько — вытянем, что удастся. Напишите просто: сбор в пользу школы.
— Прекрасно! — радуется Агнешка и невольно протягивает руку. — Очко в вашу пользу.
— Сколько мне причитается? — Балч до боли стискивает ее руку и совсем близко притягивает Агнешку к себе. Выражение его глаз меняется. Голодным, настойчивым взглядом он впивается в ее лицо, в глаза, в губы.
— Кусочек сахару, — защищается Агнешка с притворной лихостью и левой рукой лезет в карман плаща. — Вот, пожалуйста.
— Терпеть не могу сахара и из рук не ем.
Сердитый голос Балча звучит глухо. Агнешка почти его не слышит, ей мешает шум, пульсирующий в ушах. Она пытается высвободить руки, но Балч локтем прижал их к груди. Всей тяжестью тела она отталкивает его массивный торс, вертит головой, чтобы не коснуться его лица. Агнешка сопротивляется, но в то же время знает, хотя предпочла бы не знать, что сопротивление ее не так уж искренне. В памяти мелькает воспоминание: она видит себя рядом с поваленным на глиняный пол нахальным Юром Пащуком. Картина меркнет, проваливается в темноту.
— Пустите меня!
— Сплетен боишься? — Слышит она возле щеки его прерывистый шепот. — Не бойся… я любому сумею заткнуть рот… заткнуть рот…
