— Какой же ты храбрый, бедняга, ах, какой храбрый!..
— Прикончу я его, как бог свят, прикончу!
— По пьянке или в трезвом виде? Когда ты трезвый, ты тихонький — тише воды, ниже травы!
Щелкает выключатель возле двери, и яркий свет заливает комнату.
— Трогательная семейная сцена, — гремит язвительный голос. — Свояки обсуждают, куда бы им сплавить Балча. Кончили? Тогда можешь выйти, Януарий. Ты что, не слышишь? А ну, живо, марш заниматься делом.
— Тише! — шикнула Лёда. — Погаси свет.
— Зачем? — удивляется Балч. — Если парень не спит, пускай учится жизни.
Занавеска в углу неплотная, а тень, которая от нее падает, дает Тотеку возможность вести наблюдение свободно и безнаказанно. Он видит, как Януарий, словно в ожидании удара, втянул голову в плечи и вышел из комнаты. Видит, как его мать протягивает руки и пытается обнять Балча за шею. Мальчик с усилием сглатывает комок в горле, стискивает зубы. Потом стягивает одежду с табурета и, не вылезая из-под одеяла, начинает бесшумно одеваться.
— Признавайся, — слышит он сдавленный шепот, — ты у нее сидел, да?
— У кого это?
— Не притворяйся. У этой новой.
— Ты что? На кой мне она? Приехала — и ладно. И точка.
— Только и всего? А ну-ка посмотри мне в глаза.
— Лёда, не дури. Все остается как было.
— Я же видела. Твои глаза… Меня не обманешь. Ты ее раздевал…
— А ты одевайся. Глупости. Пойдешь со мной, поможешь грузить.
— Зенон! Я едва живая! Задыхаюсь! — И Лёда трясущимися пальцами перебирает под лампой пузырьки и скляночки, загромождающие ночной столик. — Дай воды.
— Нет, красотка, эта гадость тебе ни к чему. И кончай со своей фанаберией. С понедельника пойдешь в магазин продавщицей. Пелю Пащук выгоню в шею.
— Выгонишь Пелю?
— Выгоню. А что?
— Она воровала?
— Кажется, еще нет. Профилактически.
— Меня бы порадовало, что с Пелей покончено, да только не сегодня.
— Опять все сначала. Хотела получить работу — получай.
— О нет! Я?! Продавщицей? С моим образованием?
— С твоим образованием, принцесса, тебя выгнали из хробжицкой школы.
— Я попросила меня уволить! — От гнева и обиды Лёда почти кричит. — Сама!
— Потому что была вынуждена, — с невозмутимым спокойствием отвечает Балч. — Потому что тебе было стыдно, совесть мучила. Впрочем, к черту все это. Сама знаешь, как к тебе люди относятся. — И, помолчав немного, уже тише, мягче добавляет: — Ребятишки с парома в воду шлеп, а ты стильным кролем к берегу — и только тогда в обморок. Артистка.
— И это ты говоришь? — в бешенстве вскидывается Лёда. — Ты, ты! Который стольких людей погубил!
