— А-а, писали в газетах, да-да… — Агнешка якобы что-то начинает припоминать. — Насчет того, как одного споили, привязали к телеге…
— Про паромщика? А, да. Но это было позже, после того случая. Когда он приехал извиняться и уговаривать.
— Напомни-ка мне…
— Да вы же знаете: лопнул трос на пароме, двое ребят утонуло.
— Из Хробжичек?
— Ну конечно, когда их перевозили паромом на ту сторону, в Хробжицы. В школу, значит.
— Ага. Так как, ты говоришь, этих детей перевозили? Одних? Без никого?
— Почему одних? Паром был, мама моя была…
— Ах! Твоя мама была…
— Ну да. Моя мама тогда еще учила.
— Понятно. Твоя мама теперь не учит. А этот паромщик, про которого писали в газетах, он что, приехал ее уговаривать?..
— Опять вы все перепутали. Он не маму уговаривал, а людей.
— Зачем?
— Как это зачем? Чтобы детей как возили этим паромом в Хробжицы, так и продолжали возить.
— Но я здесь не вижу никакого парома.
— Еще бы. Знаете, мне что-то холодно.
— Подожди минутку. Не смотри на меня, ладно? И придержи собаку.
Потому что Флокс снова разлаялся и изо всех сил рвется вслед за Агнешкой, которая за развесистым кустом шиповника надевает извлеченную из чемодана юбку. Насколько она сумела постичь оттенки собачьего языка — в сердитом лае Флокса звучит предостережение: внимание, идет чужой, мне он не нравится. Эх, щеночек, что ты можешь знать, никого здесь поблизости нету. После первых заморозков приду-ка я, пожалуй, сюда нарвать ягод шиповника на варенье. А может, сделать наливку? Искушение, конечно, но ведь только для гостей. Гости… когда же это будет и как — стоп, не расклеиваться, на некоторое время нужно вычеркнуть из памяти все, что было до сегодняшнего дня, и всех, всех.
— Бери, надевай это, не пойдешь же ты голый домой.
Когда мальчик поднялся с земли, его шатнуло и худенькое тело затряслось в недолгом приступе рвоты. Агнешка успела подскочить и поддержать его.
— Ну, все в порядке. А теперь попытайся шагать. Можешь?
Мальчик кивнул, доверчиво оперся о ее плечо.
— Тебя как зовут?
— Тотек. Титус Пшивлоцкий.
— Ну так вот, Тотек, я отведу тебя к маме.
— Нет! — почти крикнул мальчик. — Не нужно. Моя мама…
— Что твоя мама?
— Ничего. Не беспокойтесь обо мне. У меня есть одно местечко, я там подожду, пока принесут одежду.
— А ты уверен, что ее принесут?
— Почти уверен.
— Ты что, матери боишься?
— Да нет. Моя мама все болеет и болеет, и ни до чего ей нет дела.
— В таком случае я тебя хотя бы провожу. Держись крепче. Вот так, хорошо.
