Следующей была Прозор, которую избили чем-то тяжелым. Боса ударила ее по черепу тупым предметом – наверное, прикладом арбалета. Рана выглядела узлом из запекшейся крови и волос, а когда я к ней прикоснулась, то почувствовала, как она поддается, словно обои на прогнившей стене.
Мы с Прозор не были особенно близки. Но я все же коснулась ее руки и пожелала покоя, а потом повернулась к Ракамору.
С ним дела обстояли хуже всего.
Болт был примерно в два раза длиннее указательного пальца и вошел в открытый рот капитана, направленный под таким углом, что проник сквозь нёбо прямиком в черепную коробку. Он, должно быть, двигался с большой скоростью, так как наполовину вышел из затылка, прежде чем остановиться. Глаза Ракамора все еще были открыты, и казалось, что они закатились обратно в глазницы, как будто он пытался увидеть ущерб, нанесенный болтом.
Я сказала себе, что такой выстрел, пронзающий драгоценные структуры мозга – тонкую архитектуру височной доли и гиппокампа, – мог повлечь за собой лишь мгновенную смерть. Сознание Ракамора должно было захлопнуться, как дверь за разгневанным посетителем. Ведь не было никакого шанса, что он почувствовал боль, не так ли?
Но я не была уверена в этом.
Хуже всего было то, что Боса оставила арбалет у него, как будто она даже не хотела брать оружие с собой. Он лежал на груди Ракамора, пальцы капитана наполовину сжимали оружие. Я представила себе, как капитан борется, не давая засунуть конец арбалета себе в рот, но в конце концов теряет силы и перестает сопротивляться.
– Ты сделал все, что от тебя зависело, – прошептала я, как будто мой голос мог кого-то из них потревожить.
До того момента я неплохо держалась. Я подготовилась к тому, что увижу трупы, к тому, что сотворила с ними Боса, и изучала увиденное с некоей отстраненностью, как будто их там на самом деле не было – или как будто я на все глядела через стекло, как на восковые манекены в музее. Я пыталась убедить себя в том, что на самом деле это вовсе не трупы или, по крайней мере, не трупы тех самых людей, с которыми я недавно разговаривала и смеялась.
Но я не могла продолжать в том же духе. Меня накрыло волной – полагаю, до того момента все мои действия были направлены на то, чтобы его оттянуть. Эти тела были плотью, кровью и костями людей, которые говорили, дышали и двигались, когда я видела их в последний раз, с именами и прошлым; тех, о ком я знала слишком многое; тех, кто был со мною добр и временами тверд, но почти всегда справедлив, и я знала, что была на полпути к тому, чтобы назвать большинство из них друзьями. Видеть эти незрячие руины, в которые они превратились, было выше моих сил.
