Встречать нас вышло целое «стадо» гигантских симпатичных овечек — дулей. В отличие от малыша, они не ползали, а крепко стояли на колышущихся лапах. Одна из них — ростом с двухэтажный дом — вышла вперед и что-то пропела низким голосом.
Малыш ринулся к ней, я за ним. Я ведь мог его запросто потерять среди овечек, как китайца среди китайцев.
Мой Дуль прижимался к белой «копне» и тоже что-то пел, так долго, что я не выдержал:
— Это твоя мама, Дуль? Что ты ей сказал?
Он обернулся, на меня глянули полные счастья «велосипедные» глаза:
— Я сказал маме, что ты, Тим, наш папа!
Всего два часа потребовалось новоявленной «супруге», чтобы мы смогли более-менее объясняться. А через неделю я уже был в городе дулей своим… э… «дулем».
В каждом доме нас с барашком встречали как героев. Оказалось, что это у них экзамен такой — отправить ребенка неизвестно куда, чтобы он принес «мысль». Хороши взрослые, нечего сказать. Вместо «мысли» малыш привел папу, чему все были несказанно рады.
Дули — сплошь женщины, возможно, иные, чем на Земле, но все же они знали, что такое «он». Только их «мужчины» неразумны. Они — всего лишь сгусток белой субстанции, вырабатывающийся у овечек раз в три земных года и затем дающий начало новой жизни. Получается, что овечки рожают дважды — сначала «мужа», потом ребенка. Но субстанция чрезвычайно капризная, поэтому детей у дулей мало.
«Мысль» для них — главное. Я бы назвал цивилизацию дулей, прежде всего, духовной. Размышления и созерцание — основа жизни, а наука и техника — лишь необходимое ремесло. Жилища просты, вещи непритязательны, большую часть времени овечки проводят в коллективной медитации, приходя в эйфорию от неожиданной интересной идеи.
Хозяева часто зависали, принимая гостей — меня и Дуля, поскольку мы приносили много «новых мыслей», и овечки с наслаждением часами обмусоливали каждое наше слово. В результате мы оказывались предоставленными сами себе, и тогда малыш показывал город.
Рисовать дули не умели, но оценить творчество — это они могли. С благоговением мой блокнот осторожно передавался из лап в лапы, дули приглушали голос, разглядывая наброски на малюсеньких листочках, чем напоминали мне друзей с крейсера. Карандаши вызвали такой трепет и восторг, что постепенно я их раздарил, оставив себе лишь простой.
Каждому из дулей я задавал вопросы: как попал к ним с планеты песка и белых кубиков? Как туда вернуться? Понял лишь одно — в их мире никаких кубиков нет. Много позже до меня дошло, что земное слово ни о чем барашкам не говорило, и то, что я называл «кубиками», имело для дулей другой — глубинный смысл.
