Эльвира. Значит, завтра Алонсо умрет?
Писарро. Ты веришь, что это солнце сядет? Так же непреложно при его восходе Алонсо умрет.
Эльвира. Тогда - свершилось! Нить разорвана... навеки. Но запомни... До сих пор я много раз давала тебе повод сомневаться в моей решимости - даже при самой большой обиде, - но теперь запомни: те губы, которые с холодной усмешкой, с мстительною злобой могут оскорблять врага, когда он пал, те губы уже никогда не получат залога любви. Та рука, которая, не дрогнув, подпишет кровавый приговор, предаст ненужной пытке жертву, открывшую сердце свое, та рука уже никогда не пожмет руку друга. Писарро! Не презирай моих слов, не пренебрегай ими! Я чувствую, как благороден пыл, которым дышат сейчас мои мысли... Кто не способен чувствовать, как я, тот жалок в моих глазах; кто чувствует, но не желает поступать, как поступила б я, того я презираю!
Писарро (поглядев на нее молча, с деланой улыбкой пренебрежения). Я выслушал тебя, Эльвира, и отлично понял, какой благородный пыл вдохновляет тебя, ловкий адвокат, ратующий за добродетель! Поверь, я сострадаю твоим нежным чувствам к юному Алонсо! Он умрет на рассвете! (Уходит.)
Эльвира. Так. Справедливо, что я унижена, - я позабыла, кто я, и, вступившись за невинного, заговорила языком добродетели. Я по заслугам получаю пинок от Писарро. Лейтесь, лейтесь, слезы слабости, - последние, какие прольют эти глаза. Как может женщина любить, Писарро, ты слишком хорошо узнал, - теперь узнаешь, как она может ненавидеть. Да, неколебимый! Не дрогнувший ни разу перед смертельным риском! Не ты ли на Панамском гребне бросил вызов бушующим стихиям, разорвавшим молчание той страшной ночи, когда пошел ты, как за своим сапером, за раскатом грома и, вступив на поколебленную землю, водрузил свой флаг над огненным жерлом вулкана! В морском сражении, когда, подорванный снарядом, твой корабль разлетелся в щепы, не ты ли вступил на горящий обломок и поднял над головой свой сверкающий меч, словно и тут, перед гибелью, весь мир вызывал на бой?! Иди же, бесстрашный, и встреть последнюю, самую грозную в жизни опасность встреть и перенеси, если можешь, ярость женщины, оскорбленной тобою! (Уходит.)
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Темница в расселине скалы.
Алонсо в цепях. У входа расхаживает часовой.
Алонсо. В последний раз я видел, как сомкнулся над светилом мглистый океан. В последний раз сквозь щель над головой я вижу мерцанье звезд. В последний раз, о солнце (и близок этот час!), я встречу твой восход, увижу, как под косым твоим лучом белесый утренний туман рассеется в сверкающие капли росы. Потом наступит смерть, и я паду, не встретив полдня жизни... Нет, Алонсо, прожитую жизнь не исчисляй на жалкий счет часов и дней, когда дышал ты: достойно потраченную жизнь мерь благородной мерой дел - не лет. Тогда роптать не станешь - тогда благословишь ты судьбу за то, что в свой недолгий век ты послужил орудием защиты слабых и угнетенных и через тебя пришло к ним счастье! И в преклонные года умрет безвременно, кто не оставит на земле ни в ком воспоминания о добром деле. Долго прожил лишь тот, кто жил, верша добро.
