— А на кого я похожа? На тебя? — произнесла я не без ехидства.
Маленькая, щуплая, остроносая Изольда вспыхнула:
— Ты чего, Машка?
— Ничего! Надоело мне все! Посиделки эти пустые, мальчишки сопливые… Делом надо заниматься! — отрезала я.
Изольда обиженно поджала губы и замолчала. На этом разговор закончился. Конечно, она обиделась, но зато больше дурацких вопросов не задавала. Мне стало немного стыдно, но это быстро прошло.
Каждый день я топталась у двери той самой аудитории, за которой скрылся объект моей внезапной страсти. Я всюду искала глазами его в надежде увидеть еще раз, но он, как назло, больше не появлялся.
Ночью, убедившись, что все в доме спят, я нарисовала все-таки его портрет. Портрет получился очень похожий. Конечно, ни сестра, ни мама, ни папа никогда не шарили в моих вещах — в нашей семье это было не принято, но страх раскрытия тайны казался столь сильным, что я всюду носила портрет с собой, завернув в старую газету и спрятав в самом дальнем отделении своего модного кейса.
И вот однажды вечером Танька — мелкая, белобрысая воображала, с голубыми блюдцами вместо глаз — таинственным шепотом спросила:
— Машка, кто — он?
Ничего себе — вопросик! Я вспыхнула, но голос мой не дрогнул.
— Не понимаю, о чем ты?
— Да ладно вредничать! В кого ты влюбилась? — не отставала сестра. — Скажи честно! Я ведь тебе все рассказываю!
Страшное подозрение пронзило меня. Меня предали! Танька нашла портрет! Теперь все узнают мою тайну! Я размахнулась и едва не засветила сестре оплеуху. Она ловко успела увернуться.
— Да чего ты?
— Как ты посмела! Кто тебе позволил рыться в моих вещах?!
Танька захлопала голубыми блюдцами, из которых брызнули слезы.
— В каких вещах? Ты чего?
— А если не рылась — откуда взяла? — произнесла я грозно.
— Я твоих любовных записок не читаю! — шмыгнула Танька носом. И произнесла точно с маминой интонацией: — У тебя все на лбу написано!
Ну конечно, я-то ведь не видела себя со стороны… А если действительно по моей физиономии можно догадаться?
— Неужели правда? — спросила я испуганно.
— Я что — дурочка, не понимаю?
Танька снова хлюпнула носом. Я тут’ же устыдилась своего страшного и, возможно, несправедливого обвинения и примирительно сказала:
— Ладно, не дуйся! Мир!
Мы скрестили мизинцы, и все встало на свои места.
— А ты не заводись! Подумаешь, дело какое! — снисходительно произнесла сестра, снова ощущая свое превосходство. — Я вот уже третий раз влюбилась! Он, между прочим, твой ровесник, не какая-нибудь мелюзга!
