Дао Гань смущенно откашлялся, потом пояснил:
— Это грубое, уличное выражение, ваша честь. Плюс означает мужчину, а минус — женщину.
— Понятно. А когда вернется госпожа Оуян, спроси у нее, как долго она оставалась внизу после представления. Не могла же она одновременно находиться сразу в двух разных местах!
— Не исключено, что поэт мог солгать, будто бы встретил ее в зале, господин. И потому притворился, что не видел, как она разговаривала с нами. Разумеется, коридор очень узкий, и мы стояли между ним и девушкой, но едва ли он мог ее не заметить.
— Если Цзун Ли сказал правду, — заметил судья, — то это значит, что девушка, с которой мы беседовали в коридоре, это юная госпожа Бао, выдавшая себя за госпожу Оуян. Но нет, этого не может быть! Ведь девушка, встретившаяся нам, плотно прижимала левую руку к телу, а госпожа Бао, испугавшись выходок Мо Модэ там, на сцене, схватилась за балюстраду обеими руками. Я ничего не могу понять! Постарайся что-нибудь выяснить, а потом поднимайся ко мне.
Он взял у Дао Ганя фонарь и направился к лестнице. Дао Гань пошел назад, в комнату актеров.
Судья Ди был уверен, что достаточно хорошо помнит дорогу к кладовым. Поднимаясь по лестнице к переходу в соседнее здание, он почувствовал, что у него болят спина и ноги. Он не мог понять, то ли это следствие простуды, то ли с непривычки от постоянного хождения вверх-вниз по лестницам. Он подумал, что Ку-ань вполне симпатичен, но Цзун Ли — из породы самонадеянных молодых людей, которых судья не выносил. Похоже, что поэт был с актерами на короткой ноге. Очевидно, он пытался ухаживать за юной госпожой Бао, но, поскольку та намеревалась постричься в монахини, у поэта не оставалось особых надежд. В его грубоватых стишках по поводу госпожи Дин содержался намек на отношения между ней и госпожой Оуян. Но нравственные устои актеров судью не волновали. Его волновал Мо Модэ.
Он глубоко вздохнул, когда наконец оказался на продуваемой насквозь квадратной лестничной площадке над храмовым нефом. Сквозь решетку снизу до него доносилось монотонное бормотание читавших вечернюю молитву монахов.
Свернув в коридор по правую руку, он удивился, что там нет освещения. Но когда он поднял фонарь над головой, то сообразил, что избрал неверный переход. На стене справа не было никаких окон, а проход был уже того, который вел к кладовым. С низких потолочных балок свисала паутина.
Судья уже собирался пойти обратно тем же путем, как вдруг услышал какой-то шепот.
