Луденко взглянул на Майборского и опустил голову. «Лучше уж не смотреть на сельчан, пока не доедем до хаты…»
А дорога гудела, стонала, кричала:
— Возьмите, родные сынки, крыночку молока…
— Прошу яблочек отведать!..
— Попейте водички! Холодная, аж зубы ломит!..
Глаза старшины Луденко наполнились слезами.
И вдруг:
— Не видели сына моего Никифора Никитича Луденко?.. Или младшенького Федю?.. Или мужа Никиту Антоновича Луденко?..
Никифор вздрогнул.
«А может, послышалось?..» — подумал он, боясь поднять голову.
Но комбриг уже остановил машину.
Никифор узнал свою мать. Сухонькая, изможденная, она стояла на обочине, теребя по привычке кончик белого платка. Правую руку протянула к колоннам пехотинцев и машин, медленно двигавшимся по дороге.
— О сыне Никифоре Луденко не слыхали?..
В материнском голосе была боль двух лет оккупации, неведение о судьбе сыновей и мужа, ожидание их, бессонные ночи, все пережитое за долгие годы разлуки. И еще слышалось в материнском голосе не отчаяние, а надежда, ибо матери всегда верят в счастливую судьбу своих сыновей до последнего вздоха.
— Мама! Я здесь!.. — крикнул Никифор так, что его, наверно, услышали и за Днепром. — Я здесь, ма-ма-а!..
Спотыкаясь, мать и сын бросились навстречу друг другу. Обнялись, уверенные, что уже никогда не разлучатся. Так казалось и матери, и сыну в эту незабываемую, неповторимую в их жизни минуту.
Мать стала гладить обветренное лицо Никифора, нащупала пальцами шрамик на щеке.
— Это от осколка, мама. Еще в прошлом году заработал, под Сталинградом. Поехали домой…
— А кто это с тобой?
— Наш командир полковник Майборский Виктор Петрович, — с гордостью произнес Никифор, вытирая ладонью слезы на лице матери.
— А я Маланка Омельяновна. Прошу в гости.
Полковник обнял мать левой рукой за плечи.
— Ваш Никифор все беспокоился: как вы тут? Мы знали, что пройдем через ваше село…
— Я-то жива… — Маланка Омельяновна не знала, к кому обращаться: к родному сыну или к Майборскому. — Вы словно братья. Оба чернявые и красивые. Только глаза у одного карие, а у другого серые.
Она улыбнулась, перевела взгляд на толпу односельчан, смотревших на нее завистливыми глазами. Еще бы! После двух лет оккупации встретить в родном селе своего освободителя-сына. Маланке Омельяновне показалось, что сейчас завидует ей и само солнце, висевшее над Днепром. Оно лило на землю уже не жгучие лучи, а теплые, ласковые.
— Ну так идемте в гости… Хоть на часочек… А наш батько тоже где-то на фронте… Про Федю ничего не слыхал, сынок?
