Выпирающий живот дяди Лукьяна действительно весь был в рыжих крапинах, и волосики на нем росли — жиденькие и рыжие.
«Такая же и харя в молодости у него была, — вспомнила Маняша, — а потом посерела, будто выгорела».
Санаткин нагнулся, протянул руки и сложил ладони лодочкой.
— Ну вот. Я так, Маняха?
— Чего так?..
— Ну в позицию встал. Таким макаром?
Маняша не выдержала, прыснула от смеха.
— Чего ты в артисты не шел, дядя Лукьян? Тебе на сцене только представлять. Дело у артистов легкое, денежное.
— Нет, — покачал головой Санаткин, — ты не знаешь, невеста, у артистов трудная работа. Пра слово. Я узнавал. Ну лей, коли взялась, поухаживай за погорельцем.
— Беда у тебя, Лукьян Макарыч, такая уж беда, — пригорюнилась Маняша. — Без крова остался. Все барахлишко сгорело… Да ведь сам и виноват, на кого же теперь пенять?
— Это верно, сам, пенять не на кого. Никого не виню, сам виноват. Лей помаленьку.
— А как же оно хоть вышло? Что про тебя мужики болтали? Так я и не поняла.
Дядя Лукьян, отплевываясь, размазывал по лицу сажу.
— И не спрашивай, Маняха.
— Секрет какой, что ли? Что они, ироды, потешались над тобой?
— Ну вот. Смешно было, оттого и смеялись. Ты лей, лей, не переставай.
— Смешного мало. Погоди, я полотенце принесу. Да не три своей грязной рубашкой, опять выгвоздишься!
— Стакашек, стакашек принеси! — напомнил дядя Лукьян. — Ты обещала, Маняха. Мне нервы подправить надо. Пра слово. Нервы у меня больно разгулялись, не подлечу — мослы крутить начнет.
— Сичас, сичас.
Наливая из графина в стакан, Маняша подумала, что наливочки маловато осталось. С четверть графинчика, не больше. А вдруг сын приедет? Чем сынка угощать? Он тоже любит ее наливочку. Но не из стакана пьет — из рюмочки. Нальет — на свет поглядит. Попробует — язычком пощелкает. Приятно и смотреть, когда к добру, такое отношение. Не то что у пьяниц, которые лакают зажмурясь. Который — сморщится, сердечный, страдает, словно ему яду налили, а держит стакан, как хищник, не вырвешь добычу и не думай. Слава богу, хоть дядя Лукьян не такой. Он пьет благородно, уважительно, как причащается. Еще не попробует, а уже похвалит. Понюхает, многозначительно головой покачает, словцо одно произнесет. Обязательно произнесет. Забыла это словцо Маняша. Как его… Да Родимушка напомнит, чего зря память напрягать.
Дядя Лукьян первым делом на стакан нацелился, полотенце отклонил.
— Эликсир!
Вот оно, словцо, сразу и вылетело. Эликсир, лекарство, значит. Может, оно и так. Да что, это правда, лечит ее настоечка, там не одна водка да ягоды, там еще и корешки есть. От бабушки Маняша научилась целебные корешки добывать. Их полно вокруг, только не все люди про это знают. Надо вот не забыть сыну растолковать. Каждый раз собирается и забывает. И младшему, и другим детям, им всем пригодится.
