— Дядя Лукьян! — горестно всплеснула руками Маняша. — Ты ли?
Санаткин сидел, сложа руки на коленях. Чумазое лицо у него было обиженным, как у ребенка.
— Я, Маняша, — покорно ответил он, — это я самый. Пра слово. Ну вот, до самой точки жизни дошел. Как ты мне предсказывала, так и вышло. По-твоему получилось, сгорел я. А ты откуда, Маняша? Ты-то где была?
— Ты бы сама у него спросила, где он газетки читал, — подтолкнул Маняшу один из мужиков, самый смелый. — У него одна читальная теперь и осталась.
Маняша сердито замахнулась кулаком.
— А я вам еще раз говорю: идите прочь все! Это моя изба, я тут хозяйка, и нечего под окошками толкаться!
— Пошли, товарищи, — пряча усмешку, сказал сосед справа, железнодорожный машинист. — А то и в самом деле, нехорошо мы тут… Давайте по домам, все кончено.
— Уведи, уведи их, Михайла Иваныч, ты у нас самый сознательный, — похвалила его Маняша. — Над погорельцем измываться не положено.
— Это ты верно, Маняша. Расходитесь, граждане, давай все по домам!
Озорники с сожалением отступили, исчезая один за другим.
— А ты чего же, дядя Лукьян, здесь сидишь? — укоризненно заговорила Маняша, — Где твое барахлишко? Ведь растащат.
— Ну вот, — ответил Санаткин, безнадежно покачав головой. — Нечего тащить, все погорело. Все как есть. Пра слово.
— И одежда, и бельишко?..
— Все погорело. Все подчистую.
— Да как же теперь ты будешь жить?!
— Сам не знаю. Ну вот. До точки дошел. Как ты мне предсказала, так и вышло. По-твоему получилось. То-то мне все кровь мерещилась! Вот она, кровь с пузырями! — и дядя Лукьян высоко поднял черный палец, показывая этим, что он был близок к разгадке сна. — Твой сон к богатству, мой к пожару. Но это еще не все. Меня и другие беды ждут. Пра слово.
— Что ты мелешь? — жалостливо покачала головой Маняша. — Какое богатство, Лукьян Макарыч? Ты не в себе, подумай, что говоришь.
— Нет, я лично в себе, — осознанно сказал дядя Лукьян. — Меня ни пожар, ни мор, ни другая какая катаклизма с панталыку не собьет. Я когда-нибудь добро свое берег? Ты помнишь, какую я жизнь прожил? Ну вот. У меня большая жизнь за плечами.
— Да брось ты про жизнь, нечего теперь… Умылся бы. Пойдем, я тебе из кружки полью.
— Куда ж идти? — пожал плечами дядя Лукьян. — Погоди. Ты сама вся мокрая. Кто облил тебя? Али тушить помогала?
— Да нет. Бежала я…
— Чай, думала, твое строение горит, — криво усмехнулся Родимушка.
— Не помню, что и думала. Боюсь я пожаров-то.
— А их и надо бояться. Пра слово. Помнишь, как полыхало в Павловском? Ну вот. Век не забуду. И небо огнем занялось. А это разве ж пожар? И огня-то хорошего не было. Тьфу, пра слово!
