Не образумила Василия война, ничему не научила жизнь. После того случая через неделю, а может, и раньше прибежал он домой. Растрепанный какой-то, на щеках красные пятна.
— Через час отправляемся!
Старших ребятишек не было дома. Так они и не попрощались с отцом. Меньшой забился под кровать, кричал оттуда:
— Не вылезу, не вылезу, папка драться будет!
С трудом удалось Маняше выманить парнишку из-под кровати. Обливаясь слезами, она подталкивала его к отцу, говорила:
— Простись, простись с папкой, может, и не увидитесь больше…
Василий затравленно огляделся, махнул рукой и сказал:
— Ну, мне пора!
Но сына все-таки обнял и поцеловал. Потом снял с гвоздя свою старую кепку, повертел в руках и повесил.
— Смотрите тут без меня!..
Маняша бежала за ним, а сердце у нее чувствовало, что на этом все и кончится, бежит она за мужем последний раз.
1
Маняша редко вспоминала свою молодость. Годы, проведенные в Павловском, казались такими далекими. Когда мелькал в памяти какой-нибудь случай из детства, она изо всех сил старалась припомнить, что за день был тогда, ясный или пасмурный, сколько лет ей было и что произошло потом. Чаще получалось так, что никаких подробностей, кроме самого случая, припомнить Маняше не удавалось, и она с облегчением вычеркивала этот случай из своей жизни, уверенная, что это бабушка ей в детстве про свое рассказала. Бабка ей много всего рассказывала. Когда она померла на второй год после революции, ей было восемьдесят с лишним. Дед почему-то звал ее помещичьей дочкой. Какая-то история была связана с этим. Не то в самом деле бабка родилась от помещика, не то у помещика служила. Но и это все Маняша накрепко позабыла, перепутала и уже не могла с уверенностью сказать, сон она вспоминает или явь. К шестидесяти годам жизнь ее как бы сама по себе разделилась надвое: первые восемнадцать лет до замужества и все остальное потом, начиная с того дня, когда в Годунове на празднике встретила Маняша Ваську Витякова, своего будущего мужа. Замужество — вот та черта, дальше которой Маняша, смиряя себя, еще в молодые годы старалась не заглядывать. Да, по правде говоря, и некогда было заглядывать Маняше в далекую девичью часть своей жизни. Мало-помалу она и заволоклась туманом, отдалилась и перестала иметь какое-либо значение. Вот почему Маняше иногда казалось, что она, детская и девичья часть жизни, вовсе и не существовала, Не качалась Маняша в зыбке, не держалась за материнскую юбку, не пасла корову на лугах, не играла девчонкой, а просто ни с того ни с сего отдали ее родители замуж, и потянулись безрадостные дни ее существования вперемежку с разными заботами и бедами.
