«Одна неделя жизни моего кота насыщеннее, чем у меня за все девятнадцать лет».
Впервые за вечер Лара ощутила, как в ней нарастает раздражение. Ей было жаль Козетту, но себя было жаль ещё больше. Она никогда не знала, каково это – слышать чужое громогласное веселье, находясь в стороне и безмолвно страдая от своего одиночества. Теперь Лара познала это неприятное чувство сполна.
«Вы пируете в моём доме, а я прячусь в погребе! Почему я терплю? Почему скрываюсь, как преступница, как воровка? Ведь вор не я, не я!»
Вторя её мыслям, наверху раздался крик:
– Да он вообще не человек! Вы что, не видите?!
Потом всё смолкло.
«Козетта обречена, – подумала Лара. – Если кот не обратит её в козу, то убьёт».
Она услышала голос Андреаса, и, хотя слов было не разобрать, его тон не казался ни сердитым, ни оскорблённым. А судя по тому, что в столовую вернулся смех, бывшему коту удалось обернуть опрометчивый выпад Козетты в шутку.
Лара испытала такое жгучее разочарование, что чуть не зарычала. Когда, точно издеваясь, кто-то громко произнёс тост во славу хозяина дома, это стало последней каплей – одна из бутылок, за которыми сидела Лара, полетела на пол.
Глядя на осколки при тусклом свете подсвечника, она услышала, как наверху поднимается шум. Страшно не было. Напротив, такого морального удовлетворения Лара не получала уже давно, однако… Разбитая бутылка – это, конечно, приятно, но явно недостаточно.
Лестница, ведущая к погребу, отозвалась гулом знакомых шагов.
«Ну иди, иди сюда скорей, котяра чёртов. Пусть умру, но душу отведу – всю рожу тебе в кровь исполосую».
Дверь заскрипела, пропуская ненавистного врага. Лара притаилась, сгорая от нетерпения, и следила за Андреасом через щель между бутылками. Камзол, штаны, ботфорты – всё на нём было чёрным, в тон распущенных волос. Бывший кот не спеша подошёл к тому месту, где покоились осколки.
– Гм…
Наконец он отвернулся, чтобы взять подсвечник, и Лара с боевым кличем бросилась сверху.
Её лапы уже оттолкнулись от полки, когда Андреас обернулся и выставил руку вперёд. Но вовсе не для того, чтобы защититься от рассвирепевшей кошки.
– Ши-ги-шин-па-эр-дли-ях.
Боль не пронзила – разрывала. Лара горько пожалела о том, что не могла ни сжаться, ни скрючиться, дабы облегчить свои страдания, потому что как раз летела по воздуху. Потом удивилась, почему её тело не лопается, как пузырь, а напротив – повинуется боли и растягивается с такой готовностью, словно только этого и ожидало. В следующий миг она, тяжело дыша, свалила Андреаса на пол и упала на него уже человеком.
