…Они шли очень быстро. Лиза почти бежала. Дмитрий Николаевич торопился сказать все, что казалось ему необходимым:
— Это не случайно, что я вас искал и что вы пришли. В Москве вы подадите заявление об уходе и вернетесь сюда. Вернетесь ведь?
— Да, да, — говорила Лиза, — вот только бы мне не опоздать сейчас.
Она бежала, далеко опередив Дмитрия Николаевича, но он, догнав ее, взял под руку:
— Ну если даже опоздали?
— Что вы! Ужасные будут неприятности. Как можно! Это ведь работа…
Смешно было смотреть на них со стороны: пожилой, отлично одетый мужчина вел под руку маленькую проводницу, которая путалась в своей форменной длинной шинели и ужасно торопилась. К счастью, поезд еще не ушел.
Лиза вырвала руку из-под локтя Дмитрия Николаевича и кинулась к своему вагону. Поезд тронулся, едва успела она вскочить на подножку. Она помахала ему, прежде чем войти в вагон.
Дуся встретила ее сердито:
— Ты что — одурела?
— Ладно, ладно, — пробормотала Лиза, стаскивая шинель. — Я тебе что-то расскажу сейчас…
— Давай чай разнесем сначала…
Дмитрий Николаевич долго смотрел вслед уходящему поезду.
Больница была небольшая, но две палаты — мужская и женская — отведены для нервнобольных. Анатолий Романович был когда-то военным врачом, имел чин подполковника, был демобилизован после ранения и увлекся научной работой. На фронте ему приходилось по большей части заниматься хирургией, да и в институте он намеревался стать хирургом, но в связи со всем пережитым на фронте возник у него интерес к нервным и психическим заболеваниям. Он занялся изучением этой малоисследованной области медицины, выпустил несколько книг и, уехав в Абакан, работал там в больнице, продолжая свои исследования истерии, психастении, вегетативного невроза.
Редко покидал он больничный двор — все у него было здесь: и дом, и работа, и привязанности.
Арсений Георгиевич как-то спросил, почему он изменил хирургии. Доктор ответил неопределенно:
— Что там рука, нога…
Он заговорил о душевных болезнях, о неизмеримости страдания, порожденного безумием…
Анна Александровна вспомнила о его книгах, что следовало бы похлопотать об ученой степени. Решетников не хотел хлопотать:
— Эти книги не для медика, а для широкого читателя. И в степени я не нуждаюсь: «Чины людьми даются, а люди могут обмануться». — Впрочем, он, конечно, был обижен, да и кто бы не обиделся? Однако предаваться огорчению у него времени не было.
— Почему же вы написали не для медиков, а для больных? — донимала Анна Александровна.
