* * *
— Зачем тебе это было нужно? Теперь это сарафанное радио, Тамара Борисовна, станет трезвонить на каждом углу и выдумывать, чего было и чего не было. — Заправив под платок выбившуюся чёлку, Марина торопливо натянула на руку толстую вязаную варежку. — Ей только дай волю, уж она, будь уверена, своего шанса не упустит.
— Мне всё равно, пусть говорит что хочет. На чужой роток не набросишь платок. — Марья переложила портфель с тетрадями в другую руку и потёрла рукавицей замёрзшие щёки.
— Как это может быть «всё равно», если тебя с головы до ног в грязи вываляли? — Прислушиваясь к скрипу жёсткого, утрамбованного снега под подошвами валенок, Марина подняла воротник и, уткнув нос в тёплую цигейку, зябко передёрнула плечами. — Если бы на меня такую напраслину возвели, уж будь уверена, я бы молчать не стала!
— И что же я, по-твоему, должна была ей сказать, если её слова от точки до точки — правда?
— Да ты что? — Не веря собственным ушам, Марина остановилась на месте, как вкопанная. — Не может этого быть!
— Может, может! — Марья, не замедляя шага, ухватила подругу за рукав и потянула за собой. — Не останавливайся, Маринка, а то мы с тобой сейчас запросто превратимся в сосульки. Чувствуешь, какая к вечеру холодина заворачивает?
На дворе, действительно, несмотря на середину марта, было очень холодно. Носясь из одного конца улицы в другой, студеный ветер изо всех сил дёргал провисшие верёвки проводов, и высоченные деревянные столбы, поскрипывая, издавали жалобное гудение. Крохотные приземистые домики поблёскивали ледяными пластинками окошек, переплетёнными частой сеткой потемневших от времени рам. Натягивая на себя тонкие толевые одеяла крыш, домишки ёжились от пронизывающего ветра, и печной дым, стелясь по самой бровке, вытягивался в одну длинную узкую полосу.
До дома, где располагалась служебная квартира Марьи, было подать рукой, но ветер был настолько сильным, что уже через несколько минут, онемев, щёки перестали чувствовать холод. Поднимая с земли жёсткие заледеневшие крупицы лежалого снега, ветер с силой швырял их в лицо, и, хлестнув по глазам обжигающей волной холода, тут же уносился прочь. Марина, послушавшись подруги, сильнее прижала воротник к лицу и, прибавив шагу, поспешила за Марьей. Конечно, только что услышанная новость была не просто потрясающей, она была сногсшибательной, но разговаривать за чашкой горячего чая, что ни говори, намного приятнее, чем на пробирающем ветру посреди пустынной улицы, в этом Марья, несомненно, права.
