Но именно здесь я слышу с вашей стороны новое возражение, которое, по-видимому, вновь обрушивает все эти упреки на религию. Вы напомните мне, что я сам сказал, что это большое церковное общество, это учреждение для учеников в религии, по природе вещей должно брать себе руководителей, священников, лишь из членов истинной церкви, так как оно само лишено истинного принципа религиозности. Если это так, – скажете вы, – то как могут эти совершенные представители религии там, где они должны властвовать, где все внимает их голосу и где они сами должны были бы внимать лишь голосу религии, как могут они не только терпеть, но и сами создавать столь многое, что́ всецело чуждо духу религии? И кому же обязана церковь всем своим устройством, как не священникам? Или, если это не так, как должно было бы быть, если они, быть может, дали отнять у себя управление этим младшим, подчиненным обществом, то где же тогда высший дух, который мы по праву можем искать у них? Почему они так плохо управляли столь важной областью? Почему они дозволили низменным страстям сделать бичом человечества то, что в руках религии было бы его благословением? А ведь для каждого из них, как ты сам признаешь, руководительство теми, кто нуждается в их помощи, должно быть и самым радостным, и самым святым делом! Конечно, дело, к сожалению, обстоит не так, как оно должно быть, по моему утверждению; кто решился бы сказать, что все, или большая часть, или – раз уже такая иерархия установилась – хотя бы лишь первые и самые славные из тех, кто издавна управлял великим церковным обществом, были совершенными представителями религии или хотя бы членами истинной церкви? Но я прошу вас, не примите того, что я должен сказать в их оправдание, за коварную отплату. А именно, когда вы возражаете против религии, вы обыкновенно делаете это во имя философии; когда вы делаете упреки церкви, вы говорите от имени государства; вы защищаете политических мастеров всех времен тем, что приписываете вмешательству церкви обилие несовершенного и неудачного в их созданиях. Если же я, говорящий от имени религиозных людей и за них, припишу теперь вину за плохую удачу их дела государству и мастерам политического искусства, – не заподозрите ли вы меня в упомянутом коварстве? Тем не менее, я надеюсь, вы не откажетесь признать мою правоту, если выслушаете мое объяснение подлинного источника всех этих зол.
Каждое новое учение и откровение, каждый новый образ вселенной, который действует на чувство с новой, доселе еще не затронутой стороны, привлекает к религии некоторые души, для которых именно это откровение есть единственный путь, способный ввести их в высший, еще неведомый мир. Естественно, что для большинства из них именно это отношение остается средоточием религии; они образуют вокруг своего учителя собственную школу, самодовлеющую особую часть истинной и всеобщей церкви, которая лишь медленно и тихо созревает до соединения в духе с великим целым. Но еще ранее, чем последует это соединение, участники школы, когда новые чувства проникли и насытили их душу, испытывают бурную потребность вылить наружу то, что есть в них, чтобы внутреннее пламя не пожрало их. Поэтому каждый, где и как он может, возвещает новое спасение, которое ему открылось; от каждого предмета они находят переход к новооткрытой бесконечности, каждая речь превращается в изображение их особого религиозного воззрения, каждый совет, каждое желание, каждое дружеское слово становятся вдохновенным восхвалением того, в чем они видят единственный путь к блаженству. Кто знает, как действует религия, тот признает естественным, что все они говорят; иначе они могли бы бояться, что камни заговорят раньше их. И кто знает, как действует новый энтузиазм, тот признает естественным, что это живое пламя могущественно распространяется, пожирает иных, согревает многих и тысячам сообщает лишь ложную, поверхностную видимость внутреннего жара. Юношеское пламя новых святых признает и последних истинными братьями; что мешает – поспешно думают они, – чтобы и эти люди восприняли святой дух? Да и сами эти люди смотрят на себя так же и с радостным торжеством позволяют ввести себя в лоно религиозного общества. Но когда проходит хмель первого воодушевления, когда сгорает раскаленная поверхность, то обнаруживается, что они не могут выдержать состояния, в котором находятся другие; тогда последние сострадательно склоняются к ним и отказываются от своего собственного высшего и глубочайшего наслаждения, чтобы снова помочь им; и таким путем все приобретает указанную выше несовершенную форму. Так, без внешних причин, в силу порчи, общей всему человеческому, и согласно вечному порядку, по которому эта порча быстрее всего проникает именно в самую пламенную и интенсивную жизнь, случается то, что вокруг каждой отдельной части истинной церкви, которая возникает изолированно где-либо в мире, развивается – не обособленно от нее, а в ней и вместе с ней – ложная и выродившаяся церковь. Такова была судьба всех отдельных религий во все времена и среди всех народов. Но если бы все было спокойно предоставлено самому себе, то такое состояние никоим образом не могло бы долго продолжаться. Влейте в сосуд вещества различной тяжести и плотности и имеющие мало сродства между собой, перемешайте их как можно сильнее, так, чтобы все, по-видимому, слилось в одно целое, – и вы увидите, что, как только вы дадите смеси спокойно отстояться, все вновь постепенно обособится, и лишь равное соединится с равным. Так случилось бы и здесь, ибо таков естественный ход вещей. Истинная церковь вновь тихо выделилась бы, чтобы наслаждаться высшим и более интимным общением, к которому не способны другие; связь последних между собой была бы тогда почти разорвана, и в силу их природной тупости нужен был бы новый толчок извне, который определил бы их дальнейшую судьбу. Но члены истинной церкви не покинули бы их; кто, кроме них, имел бы хоть малейшее влечение принять участие в судьбе этих людей? Чем могло бы их состояние привлечь интересы других людей? Какую выгоду, какую славу можно было бы приобрести через них? Итак, члены истинной церкви могли бы без помехи вновь вступить в отправление своей священнической должности среди этих людей, в новой, более подходящей форме. Каждый собрал бы вокруг себя тех, кто понимал бы лучше всего именно его, на кого именно его манера действовала бы сильнее всего; и вместо огромного союза, о существовании которого вы теперь скорбите, возникло бы множество мелких и неоформленных обществ, в которых попеременно испытывалась бы религиозность людей, и пребывание в них было бы лишь преходящим состоянием – подготовительным для тех, в ком раскрывалось бы религиозное сознание, и решающим для тех, кто оказывался бы неспособным к каким бы то ни было религиозным чувствам. Благо тем, кто будет призван, лишь когда переворот в земных делах осуществит более медленным и искусственным путем этот золотой век религии, который не был достигнут на более простом пути природы! Милостивы будут к ним боги, и обильную жатву принесут их усилия, призванные помочь начинающим и продолжить малолетним путь к храму вечности, – те усилия, которые нам, нынешним людям, дают столь скудные плоды среди неблагоприятных условий.
