Прежде всего я напомню вам, что мы признали каждое чувство лишь постольку религиозным, поскольку в нем нас затрагивает не что-либо единичное как таковое, а через единичное – целое как откровение Бога, – поскольку, следовательно, в нашу жизнь входит не что-либо частное и конечное, а именно Бог, в котором одном ведь слито воедино все частное; и с другой стороны, мы признали чувство религиозным, поскольку в нас самих им возбуждается и проявляется не та или иная отдельная функция, а все наше существо, которое в нас противостоит миру и вместе с тем находится в нем, т. е. непосредственно божественное в нас. Итак, может ли кто-либо сказать, что я изобразил вам религию без Бога, когда я именно и излагал непосредственное и первичное бытие Бога в нас в силу нашего чувства? Разве Бог не есть единственное и высшее единство? Разве не в Нем одном исчезает все частное? И если вы видите мир как целое и всеединое, можете ли вы его так видеть, не созерцая его в Боге? А если это не так, то назовите мне что-либо иное, чем отличалось бы высшее существо, первичное и вечное бытие, от всего единичного, временного и производного! Но мы не притязаем иметь Бога в чувстве иначе, чем через впечатления, возбуждаемые в нас миром, и только в этой форме я мог говорить о Нем. Итак, если вы не хотите видеть в этом сознания Бога, обладания Богом, то я не могу дать вам никаких дальнейших наставлений и объяснений, а скажу лишь, что тот, кто это отрицает – каково бы ни было его познание, о чем мне здесь неуместно судить, – с точки зрения своего чувства и переживания будет в моих глазах безбожником. Ибо и наука, правда, славится тем, что в ней имеется непосредственное знание Бога, которое есть источник всего остального; но только теперь мы говорили не о науке, а о религии. Однако тот род знания Бога, которым гордится большинство и восхваление которого требуется от меня, не есть ни идея Бога, которую вы ставите во главе всего знания как нераздельное единство, из коего вытекает и выводится все бытие, ни чувство Бога, которое мы находим в нашей душе; и если такого рода знание, несомненно, далеко отстает от уровня научных требований, то и для благочестия оно является чем-то совершенно подчиненным, ибо оно есть только понятие. Понятие это составлено из признаков, которые они называют свойствами Бога и которые в совокупности суть не что иное, как восприятие и различение разных форм, которыми в чувстве выражается единство частного и общего. Ведь что отдельные свойства Бога именно и соответствуют отдельным чувствам, часть из которых я выше изложил, а часть обошел молчанием, – этого никто не будет отрицать. Поэтому мне только остается применить к этому понятию то, что я сказал вообще об отношении понятий к религии, именно, что много благочестия может существовать без них и что они образуются, лишь когда само благочестие в свою очередь становится предметом наблюдения. Но только с понятием Бога, как оно обычно мыслится, дело обстоит не так, как с другими вышеприведенными понятиями; ведь Бог должен быть чем-то наивысшим и стоять над всем, и все же, когда Он мыслится слишком сходным с нами, как личность, одаренная мышлением и волей, Он низводится в область противоположностей. Поэтому и кажется естественным, что чем более человекоподобным Бог представляется в понятии, тем легче этому пониманию противопоставляется иного рода представление о Боге – понятие высшего существа не как мыслящей и хотящей личности, а как безличной всеобщей необходимости, производящей и связующей все бытие и мышление. И менее всего подобает приверженцам первой точки зрения обвинять в безбожии тех, кто, убоявшись человекоподобности, ищут прибежища в противоположной точке зрения, – как и приверженцам последней не подобает обвинять в идолопоклонстве и отрицать благочестие тех, кто имеет человеческое понятие о Боге. Нет, благочестивым может быть каждый, какого бы понятия он ни держался; но его благочестие, божественное в его чувстве, должно быть лучше его понятия, и чем больше он ждет от последнего и считает его сущностью благочестия, тем менее он понимает самого себя. Посмотрите, сколь ограниченным представляет себе Бога один и сколь мертвым и косным – другой, если держаться буквы их понимания; и признайте, что оба понятия недостаточны; и если ни одно из них не соответствует своему предмету, то ни одно из них и не может быть доказательством благочестия, разве только его основу образует нечто, лежащее в самом чувстве и по своему смыслу далеко превосходящее его; и при правильном понимании каждое из них выражает определенный элемент чувства, и оба ничего не стоят, если в них нельзя этого найти. Разве не очевидно, что весьма многие, признающие такого Бога и верящие в него, отнюдь не религиозны, и что это понятие никогда не может быть зерном, из которого вырастало бы благочестие, ибо оно не имеет жизни само по себе, а получает ее лишь через чувство? Поэтому не может быть и речи о том, чтобы обладание тем или другим из этих понятий было само по себе признаком более или менее совершенной религии. Напротив, оба одинаково изменят свое значение, поскольку мы действительно сможем их рассматривать как различные ступени в развитии религиозного сознания. И это выслушайте еще от меня; ведь помимо этого мне уже нечего сказать об обсуждаемом предмете, что вело бы к взаимному пониманию между нами.
