Тамара Збрижер
Когда Холокост сжигает твою историю, ты создаёшь миф
К картине Марка Шагала «Красный еврей»
Рука зелёного цвета,
Позеленевшая не от жадности,
А мерцающая изумрудной плесенью
В суставах пальцев, когда-то державших
Ружьё, лопату, семена, книгу,
Тогда как другая рука
Обнимала его Риву, их дочерей,
Их внучат. Рука, зеленевшая,
Как яблочная завязь,
До тех пор, пока инструмент не выпал из его пальцев,
Его колени не подкосились на пороге
Его избушки на курьих ножках,
Построенной на костях тех,
Кого он любил: мамы, папы,
Всех его красавиц-сестёр.
Зеленевшая, как лето,
Занесённое метелью белого пепла,
Оставшегося после пламени,
Которое обглодало их до голых костей.
Он вернулся с фронта израненный,
Но всё же уцелевший. Он выбежал
На сожжённое поле, где когда-то стоял дом,
Где когда-то жили мама, папа,
Все его прелестные сестрички,
Где теперь была могила
Без надгробья, без памятника.
Он сидел там, где когда-то стояло крыльцо.
Он сидел день и ночь, пока солнце
Не встало в зените, не вытопило из него
Целительный пот, хлынувший на землю,
Как поток слёз, оросивший почву,
Пропитавший пепел тёмным цветом плодородия.
Он встал, срубил под корень красные дубы, заложил фундамент,
Которому и Соломон бы позавидовал.
Он посеял семена, которые проросли,
Разрослись фруктовым садом, где зелёные яблоки
Наливаются таким сладким соком,
Что приходит на ум: даже пепел
Может питать корни.
Все его малыши любили запах
Дубовых брёвен и земли, и никто не умирал
В этом доме. Когда жизнь его возлюбленной Ривы
Стала иссякать, он вынес её в сад, поставил её
Между двух яблонь, и она слилась
С их корой, с их xризопразовыми плодами.
Когда все дети и их дети ушли —
Кто в одно будущее, кто в другое,
Когда вся работа во дворе
Была закончена раз и навсегда, заходящее солнце
Одело в багрянец дом, где он сидел на пороге,
Построенный его осиротевшими руками
На костях тех, кого он любил,
Для плоти от плоти его любви.
И его кости вросли в этот дом,
И дом врос в зелень.
