Неказист, невелик, но нахрапист.
Пса любого завидев, стремглав
Мчится в бой: «Гав, гав, ГАВ! Гав, гав, ГАВ!»
Вот каковы бывают наши сны —
причудливы, как роспись на эмали,
они всегда, с какой бы стороны
от полнолунья мы ни задремали…
Нина Савушкина
В полнолунье берегись зеркал.
В них – луны запретная изнанка,
Колдовская, ртутная приманка,
Бесноватой красоты оскал.
В полнолунье не гляди на тень
Гномона. Ползёт она, подвластна
Демонам. И, разуму опасна,
Призрачный отсчитывает день.
В полнолунье лист бумаги – ложь.
К белизне коварного покрова
Прикоснись лишь, и такое слово
Вспыхнет вдруг – вовек не зачеркнёшь!
Язычки свечей жадно лакают темноту, но она не убывает, а лишь колышется, бежит волнами теней. Я не знаю, что за существо сидит у стола, склонившись над белым свитком: то ли согбенная седая женщина в чёрном плаще, то ли огромная птица с чёрными крыльями, сложенными за спиной, с головой, покрытой серебристыми перьями. Но ведь во сне такая неопределённость не вызывает никакого удивления, не мешает видеть главное.
В тишине я наблюдаю, как жёлтые пальцы иссохшей руки или, быть может, когтистой лапы выхватывают откуда-то из теней то одну, то другую кисточку и без колебаний окунают её в нужную краску. Матовый плотный шёлк свитка испещрён значками. Это, видимо, иероглифы какого-то неизвестного мне языка. Они перемежаются с картинками-миниатюрами. В то время как я рассматриваю манускрипт, на белой поверхности возникает новый абрис, его заполняют краски. Э-э-э, да ведь на этой картинке запечатлено то, что я вижу вот сейчас: стол, свечи, свиток, тёмная фигура, склонившая взъерошенную седую голову над своей работой.
Огоньки нарисованных свечек и локоны дымка над ними удлиняются, истончаются. Свиток начинает раскручиваться. Две паутинные линии – оранжево-жёлтая и сизая, – повинуясь лёгким движениям кисточек, появляются и бегут по испещрённому символами и картинками белому шёлку назад, назад, назад, то прямо и параллельно, а то свиваясь. Порой одна или другая нить высылает усики и, как гороховый стебель, цепляется за какой-то ранее нарисованный образ, находя в нём то сходный цвет, а то контрастный.
И вот свиток развёрнут почти до самого начала. Сизая линия обвивается вокруг очертаний сизых птиц, огненная находит отражение в их круглых оранжевых глазах. Я вижу стаю голубей. Птицы толпятся на булыжной мостовой, клюют крошки. Сценка становится трёхмерной, приходит в движение, заполняет не только моё зрение, но и все другие чувства. За ворот мне ползёт холодок, а лицу тепло от мартовского солнца. Слышно воркование и плеск крыльев. Некоторые птицы, насытившись, важно ходят, кланяются, заигрывают друг с другом в преддверии весны. Одни члены стаи улетают, а на их место приземляются новые, голодные. Среди неторопливых голубей шныряют воробьи, они ловко выхватывают крошки. Всё происходит на небольшой площадке у моста через канал. Внизу, на сияющей воде, качаются льдины.
