Но каждый раз она вовремя спохватывается и начинает собираться. Я пытаюсь уговорить её не торопиться, выпить ещё чашечку. Нет! Тон её резко меняется, становится сухим и официальным. Она быстро прощается, берёт свой чемоданчик и уходит.
Я убираю в буфет банку с ненавистным джемом и долго слежу из-за занавески за удаляющейся тенью. Меня душат злые слёзы бессилья.
Вячеславу Лейкину, в память о Тамаре Николаевне
Так по какому праву
Бывший ученик
(Не бывший – давний.
Но всё равно —
Давно уж не птенец
И не подлёток,
Давно уж взрослый,
Сам видавший виды
И сам учитель
Для своих учеников),
Так по какому праву
Он себе позволил
Ворваться столь бесцеремонно
K учителю
И учинить такую сцену,
Так умолять, так спорить,
Не разбирая с кем:
С учителем своим
Или с бесстрастным вестником судьбы?
Он безрассуден.
Он не выучил урок.
Да он и сам ведь в этом признаётся:
«Не покидай,
Повремени!
Я не готов,
Я не готов…»
Ворон гасит чёрным своим крылом
Воркованье и плеск голубиной стаи.
Под небом ночным земля просторней, чем днём.
Путь смертной души длинней, чем дорога к раю.
Дым, клубясь, восходит выше огня.
Донный лёд залегает глубже, чем воды.
Расставанье в ладонях единого дня
Вмещает годы – долгие, долгие годы.
Черпать за горстью горсть печаль из океана
И снова проливать, не удержав в руке…
Слова, слова, слова – цепочка птичьей вязи.
Успеешь ли прочесть посланье на песке?
Сумеешь ли на миг своё увидеть имя
И в строчках, что к тебе обращены,
Узнать, расшифровать души неровный почерк
До следующей, всё стирающей волны?
Откуда эта боль и эта сила —
Полночный сполох, осветивший даль?
Мы – смертные и смертных любим.
Вот в этом вся отвага, вся печаль.
Стоит ли жаворонку
Обращать внимание
На бескрылое двуногое?
Там, внизу, запрокинув голову,
Оно ловит россыпь трелей,
Называет звук песней,
Поющего – птицей.
Есть ли жаворонку прок в словах,
В которые бескрылое
Облекает память о летящем?
Этими вопросами
Нет нужды отягощаться
Ни поющему,
Ни внимающему.
Если жаворонок —
Не этот, недолговечный,
Заявляющий собратьям:
«Вся земля
Между тремя кочками
Принадлежит мне»,
А тот, который
Просеет себя через сито
Миллионов рождений и смертей, —
Если жаворонок придёт к вопросам
О памяти и о проке,
То к тому времени
Бескрылое двуногое
И всё, что оно помнило,
Будет давно забыто.
Да и в жаворонке от жаворонка
Мало что останется.
Август тихо плачет по ночам.
Днём жара, как прежде, непреклонна,
Сад роскошен, синева бездонна,
