Но я ощущаю рядом
Лишь вечер да тишину.
И я, как дельфин, выдыхаю
Безмолвную благодарность,
Всплывая и вновь погружаясь
В мерцающую глубину.
На чёрной линзе телескопа
Своё увидев отраженье,
Не делай выводов поспешных.
Служить своей же тени тенью,
Быть должником своей судьбы,
Готовить хитрую приманку
И крюк для собственной губы
И путать зеркало и дверь —
Смешно, но как-то без веселья.
Уж ты мне на слово поверь.
Если зимняя ночь
Была тебе повитухой,
Если первую песню
Пела тебе старуха,
В колыбели качая
Под замёрзшим оконцем,
Если звёзды светили
В окно твоё раньше солнца,
То тебя не закружит
Весеннее половодье,
Ты с конём доплывёшь
И в руках удержишь поводья,
Ты не сомлеешь в жару,
Не оробеешь в грозы,
Осень тебя не купит
На золото или на слёзы…
Зимняя ночь распахнёт
Тебе объятья метели,
Обовьёт, укачает
В ледяной колыбели.
«По дороге идёт прокажённый…»
По дороге идёт прокажённый…
Полина Барскова
* * *
По дороге идёт прокажённый.
Отвернись, притворись, не смотри.
Не давай разрастаться безмолвью:
Говори, говори, говори.
Скрой и имя своё, и прозванье,
Зеркала простынями завесь.
Затверди, как слова заклинанья:
«Не у нас, не сейчас и не здесь».
Эта поступь булыжники плавит,
Эта тень опаляет траву.
По дороге идёт прокажённый.
Это сон… Это не наяву…
Руно дождя колеблет травы,
И облака отражены
В лугах овечьими стадами,
И, словно овцы, валуны,
Спустившись к водопою, дремлют.
Стада небесные, земные
Пасутся вместе – все равны
В глазах озёрных: явь, и память,
И прорицательные сны.
Мне столько раз выпадало
Вскапывать грядки весной,
Пробуждая огород,
И осенью, баюкая его
После первых заморозков;
Мне столько раз приходилось
Навек прощаться, укрывая землёй
Могилу близкого человека,
Что теперь, когда я ощущаю
Запах влажной земли,
Её вязкую тяжесть на лопате,
В памяти одновременно всплывают
И названия сортов гладиолусов и помидоров,
И слова поминального кадиша.
Иногда ко мне в гости приходит чужая смерть. Я подаю ей чай. Чужая смерть пьёт чашку за чашкой, медленно мажет свежую булку апельсиновым джемом. Разомлев от угощения, она постепенно становится раскованнее и общительнее и полностью завладевает разговором.
Она любит рассказывать о своей работе, о своих, как она их называет, «клиентах». Чужая смерть приходит в возбуждение, жестикулирует, много смеётся (у неё удивительно ровные зубы), раскладывает на скатерти печенье и сахарные кубики, чтобы пояснить ситуацию и точнее передать расположение действующих лиц. Я вежливо поддакиваю, а между тем волосы у меня на затылке шевелятся и норовят встать дыбом. Она говорит и говорит, а я всё киваю и киваю, как фарфоровый болванчик. Дело в том, что я надеюсь, что однажды она заговорится и опоздает на работу, собьётся с графика, пропустит кого-нибудь по списку, а там уж будет поздно навёрстывать упущенное.
