Дальше был период, когда жена притащила мольберт с красками и пластилин. Первой, и главной моделью стала она сама, кто ж еще?! Я писал ее голой. Часть работ увез с собой. Не всегда вы разберете женскую фигуру в моей мазне. Но это и не важно, главное – экспрессия.
Жаль, в текст сейчас нельзя вставить картинки. Поверьте на слово, моя жена – самая сексуальная телочка из всех, кого вам приходилось видеть.
Еще были эксперименты со светом. Это когда я только начинал говорить. Как не поставишь лампу, дух захватывает, башку сносит. Тогда-то я и написал те стишки. Ладно, раз пошла такая пьянка, найду. Ага, вот они.
• Лампа справа.
Дикая туземка
С жуткой тайной глаз,
Ты аборигенка,
Ты сплошной экстаз.
Мы в волнах играемся.
Нам так хорошо!
Телами прижимаемся,
Не видит нас никто.
• Лампа на уровне лба.
Вольная и тонкая,
Как Одри Хепберн ты,
Всегда всем недовольная,
Любительница суеты,
С балкона ты смеешься
Над сотнями мужчин
А в руки мне даешься.
Так кто твой властелин?
• Лампа чуть дальше, свет ровный.
Ты же аристократка,
Посмотри ты на себя,
Глядишь ты так украдкой,
Что, кажется, нельзя.
И я боюсь ударить
В грязь лицом перед тобой,
Такая ты недоступная,
Что страшно быть собой!
• Лампа внизу.
Ты знаешь слишком много,
Живешь трильярды лет,
Ты богиня – недотрога,
Так в чем же твой секрет?
Неужели ты родилась
В Древней Греции?
Так как мне не гордиться,
Что могу дарить тебе цветы?!
Примитив, конечно. Зато искренне.
Когда отпуск закончился и я немного оправился, Стелла вернулась в театр. У нас постоянно тусили актеры, художники, музыканты. Многие рассказывали про Тай, Бали, Гоа. Стеллу туда тянуло.
Я потихоньку вливался. Забакланил на равных. Показывал актерские этюды. Помню один – стою тупо на месте. Стелла придумала название: одинокое дерево на холме рядом с проходящим поездом. Кто-нибудь давал гудок, а я дергался.
Как-то раз умный чувак из рекламы назвал меня камертоном. Говорит, верь себе, пусть другие сверяют с твоей ля мелодии своих восприятий. Хорошо сказано?
Идея постричься наголо, кстати, от него. Внешность у меня подходящая. Я худой, фактура черепа читается, телосложение сухое. Во взгляде есть что-то звериное, особенно, если не суечусь. Походка свободная. Выгляжу для своих лет хорошо. Ношу винтажные шмотки.
В первый год после покушения к нам в Измайлово часто ходил следак с говорящей фамилией Суков. Старая падла, которая всех людей искусства ненавидела. Когда я говорил ему, что ничего не помню: ни круга общения, ни как попал в Москву, ни откуда у меня бабки на фирму, – он мне не верил. «Что ж вы такой скрытный, Варахиил Тихонович? В армии почему-то не служили, никаких документов о вас не сохранилось, ничего не известно» – «Плохо работаете, значит, раз неизвестно». Я с этим гадом за словом в карман не лез, такие люди должны знать свое место. Чекист только головой качал, а сам думал, как бы отомстить. Стелла хорошо изображала его вертухайскую походку. Меньше чем через год после того, как меня забрали из больницы, Суков вдруг заявил, что у моей жены есть любовник. Время он подгадал правильное: Стеллы не было дома. «Просто, на всякий случай, чтоб вы знали. Мы эту версию тоже прорабатывали, она не подтвердилась». – «Ага, – говорю. – И как докажешь?» Развел руками, поплелся к выходу со своей папкой.
