И это гораздо сильнее, чем просто, например, услышать из уст какого-нибудь деятеля, что надо любить свою Родину. Ведь известна история, что, глядя на фильм, в котором снимался Любшин, захотел Владимир Владимирович стать разведчиком. Вот это пример того, что экран обладает колоссальной тайной, своей какой-то притягательностью. Он дает человеку какую-то возможность нового дыхания, новой жизни, поступка, подвига. А, казалось бы, просто кино…
– А с кем-то из своих друзей, знакомых из прошлой жизни, из мира кино вам уже довелось встретиться в рамках этого проекта?
– Да, да, много, много. Просто очень замечательные. Я вспоминаю и Леонида Хейфеца, и Абдрашитова Вадима. Они прекрасно говорили о моем друге, о гениальном артисте Олеге Ивановиче Борисове, и я им так благодарна. Это просто мой такой подарок. Это… это справедливо. Потом, кто еще у меня так вот оставил… Юрочка Чернов, который с такой теплотой говорил о Соколовой, о Любе Соколовой, о Ларионовой тоже. Это когда есть тепло человеческое, когда ты не сравниваешь себя ни с кем: вот какой актер, я лучше или ты лучше, а как-то ты… у тебя есть способность восхищаться другим, не самим собой, а другим: «Какой актер! Как он играл замечательно!» – вот это качество восхищения – оно очень ценно, его нельзя терять. И я хочу, если Бог даст, несмотря на сложности, продолжить передачу, я хочу не просто восхищаться, а восхищаться талантом и глубиною актеров, с которыми, к счастью, моя судьба меня соприкоснула. И мне бы хотелось, чтобы восхищались все вокруг.
– В последние годы вы еще появляетесь на публике, участвуя в кинофестивале «Амурская осень». Вы в каком качестве в нем участвуете?
– Мы после Благовещенска ездили в Харбин, и там есть русское эмигрантское кладбище, которое с 2003 года было страшно заброшено. Туда не пускали китайские власти священников помолиться. Может быть, сейчас что-то изменилось. И поэтому, когда я приехала, совершенно замечательный, великий был пастырь, Царство ему Небесное, архиепископ Благовещенский и Тындинский Гавриил. Он меня благословил молиться, читать литию по умершим русским эмигрантам там, на русском кладбище, по чину мирянина. Потом кладбище стало преображаться, стало более ухоженным. Там мы похоронили последнюю эмигрантку первой волны Ефросинью Андреевну Никифорову и отпели ее.
Как она боялась, что ее сожгут! Она мне говорила: «Останься, меня ж китайцы сожгут». Я говорю: «Да я не могу, я не владею своим временем, но я бы с радостью. Вот у меня обратный билет уже». И вот мы приехали, когда она уже вот в ту ночь и умерла, поэтому и молитвы о ней в часовне прочитаны были, и китайцы плакали навзрыд, ничего не понимая по-старославянски, и крест ей поставили.
