Мне снилась вода, и похожие на моржей ольхонские холмы, встающие над холодным проливом.
* * *
Проснулась я от солнца. Через три окна на южной стене оно свободно проникало в избу. Было пусто. Я потянулась под спальником, подумала, не подремать ли еще… Ведь суббота, выходной. Было слышно, как по трассе, проложенной над деревушкой, проехала машина.
Солнце припекало и спать расхотелось. Захотелось найти маленький домик на краю огородика, засаженного картошкой.
Я вышла на высокое крыльцо — и поняла, что холодно. Совсем не по-сентябрьски. За полотном железной дороги увидела папу, который стоял на берегу в своей любимой лётной кожанке, смотрел на воду, на горы, возвышающиеся на противоположном берегу. Вернулась в дом, нашла на крючке какую-то старую телогрейку, видимо, дяди-Гришину, накинула ее и отправилась по утренним делам.
В таком виде папа меня и застукал, вернувшись домой.
— Лисеныш, — воззвал папа строго, — это же север, понимать надо! Доставай куртку.
— А-а-а… Э-э-э… — протянула я, вспоминая сборы. — Куртка, куртка… Куртка, пап, в контейнере.
Я же все сгребла и туда запихала, из одежды оставив только то, что на мне. Джинсы, кроссовки, ветровку легкую… В рюкзаке белье, несколько футболок и любимая блузка. В папиной сумке — учебники и книги.
Папа замер.
— Да не парься, — затараторила я. — У Анжелики что-нибудь возьму, пока контейнер не придет. Ничего страшного… Мы когда в поселок?
Папа посмотрел в продуктовый пакет, висевший около входа.
— Сейчас колбасы поджарю, поедим, да и на маршрутку.
Он скинул куртку и загремел посудой в старинном кухонном шкафчике, разыскивая сковородку. Я повесила телогрейку на тот самый гвоздь, с которого ее сняла.
Колченогий умывальник — вылитый Мойдодыр — стоял в углу. Я сполоснула руки, вытерла серым от старости, вафельным полотенцем и отправилась резать хлеб.
Папа уже безжалостно кромсал вареную колбасу и кидал на чугунную сковородку с разогретым подсолнечным маслом. Колбасные кружки возмущенно шипели, плевались маслом. Сковорода стояла на маленькой электроплитке, почерневшей от толстенного слоя жирной грязи.
— Через полчаса здесь пройдет утренняя маршрутка из Холодного, — объяснил мне папа. — На нее мы и пойдем, чтобы пешком по шпалам до Нижнего не маршировать. Хотя сейчас сентябрь, самое время урожай убирать, поэтому рейсов должно быть побольше, специально для дачников.
Про Холодное я слышала: это село было негласной, а может и гласной, столицей эвенков района. Оно стояло в стороне от дороги, соединяющей поселок Нижнеангарск и поселок Кичеру, на реке Холодной. Горная, быстрая река, и правда была холодна. Село раскинулось в долине, а сразу за заборами последних домов начинался крутой, поросший соснами, склон.
