Да, имперская столица разваливающегося, можно сказать, «разлагающегося» государства — маленький провинциальный город этого государства — затем агрессивная «империалистическая» столица воинственной Пруссии и — маленькая исследовательская станция Глоссоп под Манчестером (Объединенное Королевство). Все это было не так просто, надо было иметь достаточно душевой гибкости, того, что мы называем vitalitas spiritu, то есть не обычной житейской витальности, а высшей духовной, той, позволявшей интеллигентам выживать в гестапо и сталинских лагерях, в плену. И не только выживать, но и жить активной творческой жизнью. Не забудем, что «Логико-философский трактат» фактически был написан в итальянском плену в 1918–1919 годах.
Подводя итоги сказанному, мы вынуждены констатировать, что основной формой жизни раннего Витгенштейна все-таки было выживание. Слишком болезненный, чтобы отстаивать себя в мелочах, и слишком неординарный, чтобы подчиняться в крупном, этот удивительный (в будущем безусловно удивительный) человек успешно выполнил задачу первых 20 лет своей жизни — а именно, сохранил ее для дальнейшего творчества.
И еще. Мы обнаруживаем, что то малое, что мы знаем о детстве Витгенштейна, удивительно не соответствует нашим знаниям о личности взрослого Витгенштейна, которого мы так любим за те качества, которых, оказывается, у него не было в детстве. Оказывается, он был ленив, конформен и врал! Поневоле хочется сказать пошлую фразу — а был ли мальчик? Было ли у Витгенштейна детство, такое, каким оно было, скажем, у Пруста?
В зрелом возрасте это был самый прекрасный, трудолюбивый, искренний, бескомпромиссный и, главное, преувеличенно честный человек!
Пожалуй, только одно говорит о генетическом тождестве мальчика Людвига и взрослого Витгенштейна — стремление к сложным, болезненно запутанным, «достоевским» отношениям с людьми, что видно и из письма фрау Йоллес, и из воспоминаний Фани Паскаль [Паскаль 1994]. Тот Витгенштейн, которого мы знаем по классическим мемуарам Нормана Малкольма и Мориса Друри [Малкольм 1994, Drury 1981], появился довольно поздно, не ранее второго приезда в Кембридж, то есть в самом конце 1920-х годов.
Для того чтобы стать таким, он должен был перенести невеселое детство, фронт и плен, отказ от наследства и добровольное изгнание в деревню. Витгенштейн стал подлинным Витгенштейном приблизительно в 40 лет, зрелость наступила у него в том возрасте, в котором она обычно и наступает у всех людей. Но должно же было быть у такого удивительного человека хоть что-то обычное!
