Остался только один остров. Его обитатели принесли полное покаяние и поклялись жить в мире, тишине и созерцании, подражая бытию райских обителей. Привлеченные красотой острова, приплыли туда и сирены, оставшиеся в северных морях. Своим пением они развлекали окружающих и действительно, как и утверждал дядя Ляпун, наполняли окрестный воздух чудесной сладостью.
Но грешная, проклятая человеческая природа все-таки брала свое. И за десятки лет накапливалось на острове грехов, неприязни и даже преступлений, как ни следили за собой его жители. И тогда на время остров погружался на морское дно, чтобы истребить всю грязь, всю дурноту, что там завелась за годы. Естественно, что жители острова при этом погибали до последнего человека. И тогда сирены принимались оплакивать утонувший остров. Их голоса звучали пронзительно и жалобно, и корабли один за другим шли ко дну, словно жертва таинственным языческим богам-бесам, приносимая сиренами.
Наконец наступал срок острову подняться, и сирены кружили вокруг, радуясь и воспевая воскрешение любимой земли. Они находили моряков, потерпевших крушение, и привозили их на берег, и скоро уже по острову вновь ходили люди, и цвели там деревья, и благоухание распространялось вокруг.
Это была странная жизнь — райское бытие в ожидании неминуемой смерти.
* * *
Ничего этого не знал Кроуфилд, когда бодро поднимался по скале в сопровождении пятерых своих матросов. Он обдумывал, как начнет разговор с неизвестными ему людьми и как попросит их помощи. Обычно островитяне — народ хоть и недоверчивый, но вполне отзывчивый к бедам своего брата моряка.
Город открылся перед путниками неожиданно. Высокие стройные здания, покрытые золотыми куполами, ослепительно сверкали в лучах полуденного солнца. Казалось, облака никогда не закрывают здесь яркого света. Выбеленные, как кости павшей лошади в пустыне, эти стены излучали собственный свет, так что у зрителя начинали болеть глаза. Кругом росли деревья — отдохновение для потрясенного зрения. Их густые зеленые кроны чуть колыхались на ветру. Многие стояли покрытые цветами, хотя пора цветения давно уже миновала.
И какие это были цветы! Розовые и белые, голубоватые и желтые, пышные, каких никогда прежде не видывал англичанин. И названия их никому из вновь прибывших также были неизвестны. Другие же деревья ломились от плодов. Здесь виднелись яблоки и груши, вишни, персики и какие-то совершенно новые для моряков, но на вид — сочные и сладкие.
