В Москве много говорили о последней неудаче под Казанью. Обвиняли, однако, не молодого царя, а его воевод и в первую очередь — князя Димитрия Бельского. Даже примету изыскали: дескать, все Бельские приносят неудачу казанским походам. Рассказывали даже, будто казанцы в своих набегах щадили поместья Бельских из благодарности за его малодушие. Шептались насчет того, что Бельский — изменник. Все это было, конечно, ерундой, и Палицкий ни мгновения не верил слухам.
Ему стало неприятно оставаться в Москве, и он начал искать повода убраться из города подальше. Единственный способ избавиться от слухов — отправиться в новый поход, на сей раз победоносный.
Случай не заставил себя долго ждать. Ни царь, ни войско не успели как следует отдохнуть, когда пришла в Москву весть о замысле крымского хана идти в Россию. Полки тотчас двинулись к границам. Государь Иоанн устроил им смотр в Коломне и в Рязани, однако на этот раз в походе принимать участия не стал и вернулся в Москву.
Наступала осень. Крымского хана пока что не было ни слуху ни духу. Все ждали, и нервы у русских были на пределе.
Ждали, ждали, ждали… Крымских татар — все нет. Палицкий дурно себя чувствовал. Левая рука то и дело принималась ныть, хотя врачи и утверждали, что рана зажила хорошо и никакого повреждения кости нет. «Кому я должен верить — болтунам или собственной руке?» — сердился Андрей, но врачи только пожимали плечами. Может быть, яд какой-то в ране? Но был бы яд — пошло бы почернение по всей руке…
Словом, Андрей был раздражителен и нехорош. И выместить злобу не на ком. Верный Авдей наплакался: жалел барина и прощал ему дерганье ушей и «дураков», коими Андрей награждал его ежеминутно. Андрей и сам потом раскаивался в резкости, но поделать с собой ничего не мог и спустя короткое время опять принимался за прежнее.
В начале зимы Андрей вернулся в Москву и заперся у себя, никого не принимая и никуда не выходя, только в церковь. Одному Богу известно, сколько всего он передумал.
Весной следующего, 1551 года, уединение боярина опять нарушили государевы люди. Готовился новый поход на Казань, и ради этого Андрей Палицкий поднялся с постели. Иоанн думал о Казани почти постоянно.
После многочисленных совещаний и с русскими думными боярами, и с казанскими вельможами, что нашли себе убежище в Москве, царь решился выступить опять. В церквах звонили, везде шли торжественные молебны. Вся Москва как будто оделась звоном колоколов.
