«Свобода» — «инструмент», которым микрокосм преодолевает враждебный ему макрокосм. Как сверхзадача — инструмент превращения Хаоса в Космос, прежде всего — «социохаоса» в «социокосмос», способ регуляции мира (пути постоянной борьбы с ним).
Исходный же индоевропейский этимон объединял идею личности (отсюда русское — «особый», «особь», «свой») и коллектива. Свободный — значит «общеличный», принадлежащий к общности и именно поэтому — «свободный». Элементы «собь» и «свобь» — родственны. Индивид — «собственность» рода, он «свой» и, значит, «свободный». А без рода его просто нет, то есть «не жить в обществе» и «быть свободным от общества» нельзя, а «быть свободным» — значит «жить в обществе». Быть свободным — значит быть своим. «Особь» может быть «свободна», быть «особой», только когда она «своя» среди таких же «особых».
Данный корень четко срабатывает, например, в индийском менталитете: «сабха» (родственное нашему слову «свобода») — это общество, собрание, а «сва», «свака» — свой. Германские языки «заморозили» развитие этого корня, и его рефлексы видны лишь в древних этнонимах и топонимах (скажем, «швабы» — это значит «принадлежащие к своему народу»).
«Свобода» в русском языке — одно из самых «общинно-личностных» слов, значительно искаженных семантико-космополитическим фоном XVIII–XX веков. Диалектика личного и общего, заложенная исконно в этот корень, подменена антитетичностью, противопоставленностью, конфликтом. Возможно, дело не только во влиянии на этот корень «либерастического» корня «liber». Можно предположить и то, что деструктивность была заложена в нем исконно. И, говоря максимально жестко, корень этот был «обречен». По мнению некоторых этимологов, индоевропейский корень «se» является неким протоконцептом отрицания (просто говоря, некой сакральной отрицательной частицей), связанной с глубинной идеей табуирования. А любая десакрализация табу неминуемо приводит к тому, что корень теряет всякую энергию и становится чем-то вроде бытовой брани, словом-пустышкой.
Употребляя слово «свобода», современный рядовой носитель языка, по сути дела, сам того не желая, произносит совсем другое слово (примерно так: «либерда»), некое бранное заболтанное деконструктивное клише.
Исконный же этимон находится в состоянии анабиоза (индусы называют такое состояние «пралайей») и в ближайшее время не способен взять на себя функцию конструктивной идеологемы. Что не исключает его реанимации в будущем.
