Как в детской игре «вверх — вниз». Вот уж доползли мы до вершины и — хлоп, стремительно упали вниз.
Уже висит на новом подъеме новый лозунг пулеметчиков, большевистский лозунг: «Нет таких крепостей, которых бы большевики не взяли».
— Перанга? Возьмем!..
Первый эшелон ушел. Второй вытягивается. Налез третий. И та же картина: котелки, веселая беготня, дым, костры… Вспоминаем с Задовским, что мы еще ничего не ели; хочется есть, но у нас нет ничего. Ни хлеба, ни сала.
С продовольствием вообще неважно, не наладилось еще. А у нас, приписанных на довольствие к штабу, вовсе никуда. Где-то теперь наш штаб с его драгоценными мешками, в которых хлеб и сало? Грустя по салу, подтягиваем коням подпруги и становимся в хвост первому эшелону.
Хвост стоит. Почему — неизвестно: не то в голове что-нибудь случилось, не то вытягиваются еще, не то дают оторваться первому эшелону. Сидим, ждем, грустим по еде.
В третьем эшелоне — тюркская рота, самая дисциплинированная, дружная, боевая. Между прочим, у них отлично и быстро готовят пищу; на стоянках у них раньше всех поспевает еда.
Вот и сегодня они только пришли, а уж высланные вперед кухни приготовили обед. И бойцы бегут с дымящимися котелками.
— А не вредно бы каши, — говорю я умильно.
Выдержанный и серьезный Задовский только закуривает в ответ.
— Каши хотите, ребята? — вдруг подходит к нам Горский.
— А у тебя что, кухня? — недоверчиво и насмешливо спрашиваем мы.
— Плевое дело, — энергично отвечает Горский. — Вот в тюркской роте обед дают.
— Хороша каша, да не наша…
— А интернациональная солидарность? — И пока стоит наш второй эшелон, мы с аппетитом уплетаем рисо-пшенную кашу с консервами, братски полученную в третьем.
4
И снова исчезает кустарник, редколиственные деревья, появляется ель, сосна, даже пихта. Свежеет. Внизу все заволакивается туманом. Подламываются ноги, лошадь тычется мордой в мою спину, торопит. Попадаются отставшие: это подъем.
На повороте возникает командир полка Левушкин. Он в брезентовом плаще, в руке рупор.
— Все? — беспокойно спрашивает он.
— Мы — замыкающие второго эшелона.
— Ага!
И бежит обратно. В который раз?
Бойцы, знакомые и раньше немного с топографией, на этом походе изучали ее ногами. Острили: «Ишь горизонталь какая трудная попалась!»
А «горизонталь» была в самом деле трудная. Подъем местами до 30–35°. Идет боец, с него катит пот, ворот расстегнут, фуражка на затылке, рубаха мокрая, лицо красное, пересохли губы. Штаны тоже мокрые, они прилипают к ногам, преют, дымятся. Сапоги тяжелые, нога в них, как в колодке.
