Я говорю: «Варлам Шаламов в беде, и ты молчишь?! Сейчас же мы едем к нему!»
Мы назначили свидание через час у метро «Маяковская». Было такое слякотное предзимье – ноябрь, кажется. Я заняла денег. Купила коньяку, шоколад, цветов купила – к поэту же еду.
Шаламов жил на Васильевской улице, дом 4 – там, где Дом кино.
То, что я увидела, превзошло все мои ожидания. Мы вошли в коммунальную квартиру. Он открыл свою дверь – высокий, двухметровый. Его качало – и он оперся о косяк. Потом я узнала, что у него была болезнь Меньера – трясучка, абсолютная дискоординация. Это все последствия лагеря. Потом у него уже была почти слепота, почти глухота.
И когда я вошла в комнату, там было по колено бумаг. Антисанитария – это даже мягко сказано. Сейчас я понимаю, что я была неправа в этом своем ощущении. Он ухаживать за собой не мог, стеснялся выйти на кухню. Все держал в комнате – и продукты, и помойное ведро. А комната была 15 метров. У него была большая библиотека. Посередине комнаты стоял диван. Через всю комнату висели простыни – он в них постоянно сморкался, потому что платков ему не хватало. У Шаламова был хронический ринит.
Он так застеснялся, когда нас увидел. Схватил веник и стал веником сметать со стула бумажки. Шрейдер говорит: «Вот Людмила Владимировна. Она пишет стихи». Шаламов говорит: «Не надо писать стихов после Пушкина». «Варлам Тихонович, – говорю, – я хочу у вас взять автограф». То есть я не знала, что сказать. Но было ясно, что и коньяк, и шоколад, и молоко здесь совершенно некстати. Тут только врач хороший был бы кстати.
Я говорю: «Варлам Тихонович, может, вам врача хорошего?» Что с ним случилось, я просто не знаю. Он стал на меня так орать, все расшвыривать: «Никаких врачей!» И сразу: «Где валидол! Валидола нет!»
Ну что мне делать? И я сама стала на него кричать: «Я женщина! Я пришла к вам в гости! Ведите себя достойно! Вы не имеете права на меня кричать! Я сейчас уйду и раскаюсь, что я к вам пришла!» Тут Юлик нашел валидол.
Потом, когда я принесла ему для автографа книжку стихов, он мне на ней написал: «Людмиле Владимировне от автора, не нуждающегося во врачебной помощи».
Я на него покричала. И он сказал: «Извините. Мне кроме нембутала (это снотворное) ничего не нужно».
Мы немножко посидели. Потом зашли в соседний дом, где жил наш с Юликом общий приятель, выпили этот коньяк, съели шоколад. Я так ревела, у меня была истерика.
